— Восьмёрка? — Одиннадцатый встал справа от мужчины, также смотря куда-то вдаль.
— Ваше предположение верно, сир. Чем могу быть вам любезен? Или, быть может, вы решили присоединиться к моему созерцанию столь прекрасной картины? — Мягкий ласковый голос играл разными красками. Нестандартная интонация и говор словно игрались друг с другом, пытаясь создать не-то сказку, не-то мелодию.
— Созерцание прекрасной картины?
— О да! Неужели вам она не видна? — Восьмёрка неожиданно поднял ладонь к небу, обрисовывая его. — Какое потрясное сочетание цветов! Общий вид создаёт стойкое депрессивное настроение, словно автор, нарисовавший её, доживал последние свои года в полнейших муках! А те блёкло-серые цвета выражают его надежду на лучшее. Ну не шедевр ли?
— Неужели это всё, что вас сейчас волнует? — Одиннадцатый повернул голову в сторону собеседника, уставившись на того орлиным взглядом.
— Ну, а как это может не волновать?! Сама природа так и подталкивает к созданию чего-то прекрасного! Стихи ли то, или же проза — не важно! Хоть музыку пиши, столь прекрасно!
— Понятно, — улыбка на лице мужчины уже доходила чуть ли не до самых ушей, такой пугающей она была. — В таком случае не буду вам более мешать.
Вот и всё. Короткий разговор, расставивший всё по своим местам, благодаря чему можно приступать к самому главному, пока это возможно. Девятка всё так же продолжал орать на Первого, что шло на руку Одиннадцатому. Никто не помешает ему поговорить с Шестёркой, который с интересом наблюдал за менявшейся погодой, с каждой секундой ухудшавшейся.
— Всё наблюдаешь?
— Конечно! Скоро что-то произойдёт, так что с нетерпением жду этого «чего-то»! — резво ответил Шестёрка, не сводя своих зорких глаз с окружавшей среды.
— Скажи, тебе не кажется странным, что среди всех членов экипажа, среди всех нас, находится единственный ребёнок? — Глаза Одиннадцатого блеснули.
— Среди нас есть и женщина, так что чего в этом такого?
— Только вот она взрослая, как и мы с тобой. — Эти слова безусловно привлекли внимание Шестёрки, что виднелось по его глазам и задумавшемуся лицу. — Не кажется ли тебе странным, что тут бегает ребёнок, кричащий о борьбе с каким-то злом? Ведь сам подумай, кто обратит внимание на какого-то пацанёнка?
— К чему ты это говоришь, Одиннадцатый? — с напряжённым лицом поинтересовался тот, смотря чётко в бездонные глаза собеседника.
— Ты постоянно искал ответа, который находился у тебя под носом. Что, если внутри этого дитя находится тот самый ответ, искомый тобою?
— Почему ты думаешь, что ответ в нём?
— Значит ты так этого и не заметил… — Одиннадцатый укоризненно покачал головой, словно принижая своего собеседника, что очень хорошо сработало. Шестёрка сразу же приложил свою ладонь к лицу, при этом шевеля губами.
— А ведь и вправду… Как это я не заметил? Этот сорванец постоянно выведывал у меня, узнал ли я чего… Ещё его импровизированный меч… Да и никто же не обращает на него внимание. Он мог ходить совсем незамеченным… Боже, ты прав! Но что мне делать с этим?!
— Узнай, что он в себе таит. Тогда мы точно будем уверены, что он на самом деле. — После этих слов Шестёрка сорвался с места и быстрым шагом устремился к лестнице, ведущей в трюм.
Началось. Первый кирпичик заложен. Девятка к этому моменту, судя по всему, устал орать на Первого и решил переключиться на попавшегося ему на глаза Одиннадцатого, чему тот был рад. Разъярённое лицо Девятки, стремительно приближавшегося к своей жертве, так и кричало о скандале, идущим за ним следом. Стоило разгневанному господину приоткрыть рот, как несчастный холоп наперёд «хозяина» замолвил:
— Милорд, прошу, не гневайтесь! — Эти слова обескуражили Девятку, готового рвать и метать.
— С-с чего это мне гневаться, смерд?..
— Люд простой, находящийся вместе с вашей милостью, просто не в курсе вашей особы! От того эти плебеи так неуважительно и относятся к вам! — Одиннадцатый преклонил голову, встав на одно колено, словно раб.
— Верно молвишь. Так поди и расскажи им всем, кто я есть! — вскинув руку вперёд, скомандовал Девятка.
— Милорд, они уже знают, но…
