Колумб Востока

Художник Спасский И. П.

Майским утром 1235 года из ворот доминиканского монастыря в Пеште[1] выехали четыре всадника. Копыта рослых смирных коней беззвучно опускались в уличную пыль, словно опасаясь нарушить мирный сон горожан: час был ранний, лишь над немногими крышами поднимались струйки печного дыма.

Редкие прохожие удивленно разглядывали бородатые лица всадников и их длинные, непривычного вида одежды.

Монах в ветхой рясе, перепоясанной куском веревки, плюнул вслед:

— Проклятые язычники! И в столице христолюбивого короля Белы[2] смердит ими!

Но он ошибался, этот сердитый монах.

По улице ехали не язычники, с которыми истинному христианину и встретиться-то грешно, а братья-проповедники Доминиканского ордена,[3] прославленного своими подвигами во имя господне. Сменив монашеское платье на мирское и отпустив бороды по примеру язычников, проповедники отправились в дальнее путешествие. И не было ничего предосудительного в их необычном облике. Даже святой Доминик, основатель ордена, когда-то отращивал бороду и волосы, чтобы самолично нести божье слово в дикие степи. Потом другие проповедники пошли по начертанному Домиником пути, разыскали за рекой Днепром половецкие кочевья, и не их вина, что ничего полезного они не сумели совершить: степняки упорствовали в своей языческой вере. Двое проповедников погибли, а остальные попали в рабство к половецким вождям. Но по следам мучеников шли другие миссионеры, и никакие опасности не могли устрашить их. Смерть обещала вечное блаженство на небе…

Юный Юлиан, венгр по происхождению, неоднократно провожал братьев-проповедников в неведомые земли. Строгие и молчаливые, будто отделенные невидимой чертой от остальных монахов, стояли проповедники перед алтарем, и только к ним обращался со словами последнего напутствия настоятель монастыря. Торжественно, ликующе гудел орган. Множество свечей, как в самый большой праздник, освещали каменную громаду собора. С восхищением и почтительным удивлением смотрели на отбывавших проповедников младшие братья и отроки-послушники. На великий подвиг благословлялись эти люди!

На рассвете, в святой час пробуждения нового дня, братья-проповедники тихо уходили за ворота, чтобы покинуть монастырь надолго или даже навсегда. Уходившим в странствования завидовали, потому что серебряный крест проповедника пользовался всеобщим уважением. Но только самые достойные заслуживали эту честь…

Юлиан тоже мечтал о путешествии в дальние, неведомые страны. Еще в детстве он слышал предание о том, что венгры пришли на Дунай с востока. А потом сам прочитал в старых книгах, что существовала какая-то другая Венгрия, старейшая, которую книжники называли «Великой».

Оттуда, из Великой Венгрии, когда-то вышли со своими народами семь великих вождей, потому что прежние их владения уже не вмещали многочисленности жителей. Они кочевали по степям, пока не достигли страны, которая ныне называется Венгрия, а тогда называлась пастбищами римлян. Первым королем, святым Стефаном,[4] эти венгры были обращены в католическую веру, а их сородичи, оставшиеся жить где-то на востоке, по-прежнему пребывали в язычестве. Найти прародину венгров мечтали многие. Но где искать? Старые книги умалчивали об этом…

Юлиану далекие сородичи почему-то казались людьми кроткими и доверчивыми, вроде тех пастухов, которые пригоняли в столицу отары овец с Трансильванских гор. Будто наяву представлялось юноше, как шествует он впереди толпы своих обретенных сородичей по бесконечному цветущему лугу, серебряный крест брата-проповедника поблескивает на его груди, а над дальними лесами поднимается огромное, в половину неба, багровое солнце. Потом Юлиан представлял, как он учит грамоте черноглазых смышленых отроков, как повествует молодым воинам о славных ратных подвигах короля Стефана, как наставляет седобородых старцев и те почтительно слушают его… А девушки…

Тут мысли молодого монаха принимали совсем уж греховное направление, и Юлиан вздрагивал, испуганно оглядывался по сторонам, хотя был один, да и в соседних кельях братия давно отошла ко сну. Гордыня! Гордыня!