Князь Юрий Ингваревич сидел в кресле между двумя светильниками, укрепленными на высоких столбах, и смотрел на Коловрата, подперев кулаком щеку. Столпившиеся по обе стороны красной дорожки бояре и именитые горожане тихо переговаривались, создавая один сплошной гул. По всему было видно, что князь находится в состоянии глубокой задумчивости. Но еще больше недовольство у него вызывает то, что он не знает, как ему в этой ситуации поступить. Да и из бояр никто не бросается что-то помогать добрым советом.
Дверь в самом начале горницы открылась, и на дорожку ступил князь Федор – старший воевода рязанский, сын князя Юрия Ингваревича. Шел Федор Юрьевич широким шагом, громко стуча красными каблуками сафьяновых сапожек и придерживая дорогую сабельку на бедре. Подойдя к князю Юрию, он круто обернулся к собравшимся и поднял руку. Гул голосов в помещении как-то нехотя прекратился.
– Ко всем собравшимся я обращаюсь! – провозгласил Федор. – Злодеяние свершилось нынче в посаде. Был убит человек купца Алфея Богучара. И убит был княжеский сотник Андрей Живко. Сердце князя Юрия Ингваревича скорбью наполнено. Скорбью великой и желанием злодеев наказать.
– Смертью наказывать надобно, – загалдели в зале. – Руку, смерть принесшую невинному, отсеки. Так нам предки наши мудрые завещали.
– Не по учению Христа нашего Господа! – отвечали с другой стороны зала. – Невинного не казнить! Пред Богом ответ держать надобно.
– А князь над нами не Богом поставлен? Народ на вече князя жаловал на Рязанский престол. А воля народная, она все что Божья воля!
– Не кощунствуй! – раздался громкий властный голос архиепископа Евфросина. – Господь един, и все земное в его власти. Только Господу решать, жить или умереть!
Высокий и прямой, как жердь, архиепископ вышел на середину и повернулся лицом к князю Юрию:
– К тебе взываю, княже! Не дай свершиться беззаконному делу, делу несправедливому. Не дай пострадать невинному, тому, на чьих руках нет крови убиенных. Найди тех, кто стоит за смертью рабов Божьих Ивара и Андрея, накажи, как того потребует народ, а мы помолимся за их души, дабы Господь принял их в очищение. Не может быть скорым ни Божий суд, ни суд княжеский. Ждите, православные, решения!
С этими словами епископ повернулся к людям в зале и стал сурово вглядываться в лица. И каждый опускал глаза перед священником. Помнили все, что именно он, Евфросин I Святогорец, принес в город икону Божьей Матери с горы Афон. Ее считали защитницей и покровительницей Рязани. Постепенно горячий взор старца смягчился. Бояре и горожане, переговариваясь, стали покидать горницу.
– Ну теперь поспокойнее будет, – проговорил князь Федор и подошел к Коловрату: – Теперь, Евпатий, ты расскажи нам, как дело было. И каким ветром тебя с постели подняло да на торговую улицу вынесло.
– Не верю я в нечистые помыслы Евпатия, – подходя вплотную, заявил епископ, громко стукнув посохом об пол. – И ты не молчи! Расскажи князю, как все было.
– Сколько же можно воду в ступе толочь? – с укором сказал Евпатий, глянув князю в глаза. Его пальцы стиснули наборный пояс с серебряными бляхами. – Не тебе ли, княже, я говорил, что беречься нам надо, когда враг будет у ворот. Что поднимет голову нечисть внутри наших стен. Вот и подняла. Вот и враг уже скоро у ворот станет.
– Да какой же враг, Евпатий? – как-то уж очень по-бабьи сварливо и капризно потребовал князь Юрий. – Ну что ты все пугаешь нас врагом. Наши ли дружины не сильны, наши ли соседи не придут нам на помощь так же, как и мы им придем на помощь по первому зову. Не отдадим мы земли Русской никому. И не о том ты сейчас речь ведешь!
– Ты сказывай, сказывай, – похлопал воеводу по плечу Евфросин и отошел к окну, выглядывая в темень на улице, над которой на востоке начинало светлеть небо.
– Ивар был моими глазами и ушами на торговой улице, – заговорил снова Евпатий. – Я ему жизнь спас, семью его от смерти уберег. И он верой и правдой служил мне и городу нашему против ворога лютого. А ворог до прихода степняков у нас свой сыскался, княже. Оружейник Алфей да боярин Наум Могута разговоры о предательстве вели и клялись других изменников сыскать в городе, кто встретит татар хлебом-солью и открытыми воротами. Кто на поругание отдаст наши святыни, матерей, жен и дочерей наших.
