– Я не спал, я к ночным звукам за дверьми прислушивался, – проворчал он, потирая плечо, которое Евпатий все же отпустил.
– Прислушивался? – настал черед Евпатия прятать улыбку в бороду. – Ох, смотри у меня! Открывай мне дверь, только тихо. Я выйду и знак тебе сделаю. Значит, запрешь за мной на все засовы.
– А ты-то куда на ночь глядя, хозяин?
– Цыц у меня! – погрозил пальцев Евпатий. – Не открывай, что бы ни услышал снаружи, понял? На тебе весь дом! Если что, беги будить старших, но дверей не открывай. И не бойся ничего!
– Я-то? – расплылся в самодовольной улыбке Порошка. – Чего мне бояться. Не ты ль меня обучил бою на топорах, на мечах. И из лука я…
– Не пристало похваляться, – снова строго заметил Евпатий. – Ну-ка, что главное…
– Помню, помню, – улыбнулся паренек, – слушать старших и помогать слабым.
Ночь встретила прохладой и стрекотом сверчков. Евпатий посмотрел на звездное небо, по которому ползли черные тени туч. Глаза быстро привыкали ко тьме. Евпатий прошел вдоль стены дома и двинулся вниз к торговой улице. Он старался ступать осторожно, чтобы не хрустнул под ногой камешек. Иногда он останавливался и прижимался к стене ближайшего дома. Или правда кто-то был неподалеку, или мерещилось ему. Евпатий знал за собой многое. И в темноте он видел лучше многих, и человека или зверя чувствовал на расстоянии. Вот и сейчас не давало ему покоя ощущение, что впереди него и позади кто-то есть. И идут так же осторожно, на середину улочки не выходят, стараются держаться стен и высоких заборов. Зря князь всех собак извел в посаде, в который уже раз с горечью подумал Евпатий. И его самого в который уже раз облаяли кобели цепные, да и преследователей его тоже. Вон за стенами надрываются, там чужой и близко не подойдет.
До оружейной лавки Алфея оставалось совсем недалеко, когда впереди в темноте послышался человеческий крик. Это был крик боли, который тут же оборвался. Или удар был смертельным, или человеку зажали рот. Евпатий стиснул зубы и поспешил вперед. Стиснув в руке рукоять ножа, он прислушивался и вглядывался в темноту, как волк, готовый в любой момент отразить нападение врага. Еще несколько неслышных шагов, и оттуда, куда он шел, донесло легким ветерком запах крови. Евпатий весь превратился в слух. От напряжения у него заломило в висках, но он сейчас видел впереди даже следы коры на бревнах высокого забора, как мышь где-то грызет деревянный короб, чтобы добраться до еды. У самой стены амбара стоял человек в темном плаще и шапке. Он прислушивался, поворачивая голову из стороны в сторону. Но ветерком тянуло как раз от него к Коловрату.
Незнакомец наклонился и выдернул из земли меч. Нет, не из земли. Из тела лежавшего у его ног человека. И стал аккуратно вытирать клинок о полу кафтана своей жертвы. То, что человек на земле был жертвой этого высокого незнакомца, Евпатий не сомневался. Он взревел и ринулся на убийцу с проклятьями на устах. Человек мгновенно увидел его и бросился бежать вниз по улице. Единственное, что мог сделать Евпатий, кроме попытки догнать незнакомца, который показал заячью прыть, это метнуть в него нож. Тяжелый медвежий нож с длинным лезвием коротко свистнул в воздухе и с глухим стуком вонзился в спину убегавшего.
Выхватив из ножен саблю, Евпатий побежал к распростертому телу. И тут он услышал топот множества ног, замелькали факелы, закричали голоса. Развернувшись на пятках, Коловрат прижался спиной к стене дома и сжал в одной руке рукоять сабли, а в другой нож. Среди подбегавших людей в мерцающем свете факелов он узнал нескольких своих дружинников, Полторака и даже боярина Наума Могуту. Подбежали даже воины из стражи от ворот.
Полторак подошел к Евпатию, сразу понял, что тот цел, и обернулся к Могуте, который с двумя воинами перевернули мертвое тело.
– А вот это очень плохо, – прошептал Полторак и, стащив с головы шапку, вытер потное лицо.
Евпатий видел мертвое лицо Андрея Живка, и бешеная злость в нем мгновенно улеглась. Значит, и Живко был заодно с заговорщиками. Сунув саблю в ножны, Евпатий подошел к первому телу на земле и велел посветить. Перед ним, широко раскрыв глаза, лежал мертвый Ивар. Рана в груди, окровавленная ладонь правой руки, которой он в предсмертном порыве пытался ухватиться за меч убийцы. Кто же ко мне приходил под окно и вызывал, стал вспоминать голос Евпатий. Голос человека, который разбудил его соловьиными трелями был незнаком. Враг ли он или друг? Даст о себе знать или затаится теперь, чтобы не постигла его такая же участь?
