– Да, да… – рассеянно отозвалась девушка.
Порциус замолчал, бросив вопросительный взгляд на Кристину, но та в ответ только всплеснула руками. Тогда он кликнул слугу, и тот с кряхтением втащил и водрузил посередине комнаты массивные часы в резном деревянном футляре с бронзовыми деталями. Часы были знакомы Мартине – доктор сделал их несколько месяцев назад, чтобы развлечь баронских дочерей – но футляр был новым, еще не виденным. Массивная подставка, стилизованная под пучок колосьев, опиралась на крестообразное основание в виде звериных лап, покрытых то ли чешуей, то ли грубой шерстью. Сам футляр достигал около полутора локтей в высоту и был ровной прямоугольной формы с четырьмя бронзовыми витыми колоннами по углам. Его створки покрывали рельефные раскрашенные изображения цветов и виноградных лоз, а по верху шел бордюр из фигурных шляпок гвоздей. Над циферблатом в треугольной рамке два длиннорогих быка бодали цветущий куст. Особенно поражала тонкость их исполнения – четко прорисовывалась каждая напряженная мышца, каждый изгиб звериных тел, вместо глаз доктор вставил им кусочки черного агата.
Часы звонко тикали, фигурные стрелки чуть подрагивали, незаметно отсчитывая ход времени.
Кристина восторженно заахала и тут же сунулась поближе – как следует рассмотреть узор, потыкать пальцем в быков, ковырнуть бронзовые шляпки. Мартина еле выдавила благодарную улыбку, вяло пробормотав:
– Красиво…
– Вы находите, фрейлейн? – Доктор, казалось, не замечал ее безразличия. – Да, признаться, я сам доволен этой работой. Получилось и вправду недурно.
Из уважения к нему девушка постаралась проявить больше интереса.
– А секрет в них есть?
Порциус добродушно рассмеялся.
– О, моя госпожа всегда зрит в корень. Да, я не смог удержаться… Если позволите булавку, я покажу. – С легким поклоном приняв требуемое, доктор Гиммель слегка надавил острием между шляпок, потом подцепил и вытянул наружу рамку с быками. За ней оказалось пустое пространство. – Вот, пожалуйста! Тайник небольшой, но обнаружить его нельзя, если не знать как. Да, да, – доктор откровенно залюбовался своим творением. – Этому приему меня научил мастер Вишер, с которым мы как-то повстречались в Нюрнберге. Он делал множество забавных вещиц и прославился как непревзойденный резчик… Но я могу показать фокус куда занятней.
Он провел рукой по циферблату, и тиканье на мгновение смолкло. Потом раздался мелодичный звон. Некоторое время, казалось, ничего не происходило, но вот Кристина вытаращила глаза и закричала, тыча пальцем в стрелки:
– Господи помилуй, да они назад идут! Смотрите, барышня, смотрите сами!
– Как это у вас получилось? – С Мартины разом слетело равнодушие, и она, сверкая глазами, наклонилась к циферблату. – Они действительно идут назад… Это колдовство!
– О нет, всего лишь простая механика, – доктор с притворной скромностью сложил руки на груди. Девушка посмотрела на него с любопытством и надеждой, но почти сразу глаза ее потухли.
– Жаль… – еле слышно прошептала она.
– Чего, фрейлейн?
– Жаль, что вы на самом деле не умеете заставить время двигаться назад. Если бы можно было вернуть те дни, когда отец был жив… а сестра еще не вышла замуж. Как хорошо жилось тогда у нас в Зегельсе!
– Кто тоскует о прошлом, моя госпожа, тот не видит будущего, – мягко заметил Порциус.
– А если будущего вообще нет?
– Такого не может быть.
Мартина с тяжелым вздохом выпятила губу и снова поникла, всем своим видом показывая, что ей-то уж точно не на что надеяться. Доктор встал у окна, выглядывая на улицу. Увиденное его, похоже, заинтересовало – он так и остался стоять, неторопливо перебирая пальцами частые переплеты оконной рамы. Одновременно он заговорил, негромко, как будто беседуя сам с собой:
– Я нахожу, что многие люди чересчур склонны поддаваться внезапным порывам чувств, не умея ни обуздать их, ни направить в нужное русло. Такие люди не склонны рассуждать, они полностью отдаются первому стремлению, которое зачастую является весьма сильным, но редко – верным. Последствия необдуманных решений почти всегда, увы, призваны умножать меру людского страдания. Hoc erat in fatis*. Не в нашей власти избегнуть этого, а посему остается лишь смириться и молить Бога о милости безрассудным…
