— Коли так, Буди звать не станем.
В дверь постучали, и в сени вошел чернявый Юхас. Переступив порог, он остановился, щурясь от яркого света.
— Рановато свет зажгли, кум. Никак лампадного масла излишки завелись! Придется другой раз одолжить, когда свои запасы выйдут.
— Кому же охота сидеть в потемках? Не видать, с кем говоришь…
— Было бы на кого смотреть…
— А то как же, не было бы — не глядели.
— А где домочадцы твои?
— С коровами возятся.
Со скотного двора доносилось протяжное мычание коров.
— Весну чуют. Так и рвутся на выгон. Что нового слышно насчет пустоши?
— Ужо и об этом поговорим, — с досадой прервал его Хедеши. — После ужина заглянем к свату, посидим малость, потолкуем.
— Чего вы все тут крутите? Небось ты, Лайош?
— И не крутим вовсе, — лукаво ухмыльнулся Лайош. И после некоторого раздумья, как бы испрашивая разрешения, обратился к Хедеши: — Ему можно?..
— А то как же, говори.
— Но смотри, Юхас, никому ни гу-гу!
— Ух ты! Должно, великая тайна!
— Помолчи, кум, не до шуток! — строго вставил Хедеши.
— Ну ладно, ни гу-гу так ни гу-гу. Сказывай, Лайош! Говори, я, чай, не баба, не разболтаю.
— Нынче вечером сюда пожалует сын Вешелени[31]… — благоговейно проговорил усатый Мешко.
Произнеся это, он выпятил губы, словно приготовился упиться неподдельным удивлением собеседника. И он не ошибся: Юхас был крайне поражен, он вдруг пришел в тактов волнение, что стал растерянно топтаться на месте и только было собрался переспросить, кто именно приедет, как усатый плут повторил свою новость:
— Сын Вешелени едет сюда из Ченгеледа.
— Ну, коли это правда!.. — Юхас растерянно потянулся рукой к шапке и сдвинул ее на затылок.
— Теперь-то ты понял, почему нельзя даже заикнуться об этом, — наставительно, чуть ли не торжественно проговорил Хедеши.
— Ну, я пошел, — и Мешко по очереди подал обоим руку.
На улице уже совсем стемнело, но люди не расходились, все еще стояли у своих палисадников. То тут, то там Мешко окликали, пытались что-нибудь из него вытянуть, но он упорно молчал и старался прошмыгнуть побыстрее. Некоторые увязались за ним следом, и он с трудом от них отделался. Но старый Иштван Юхас семенил рядом и никак не хотел отставать.
— Давеча ты сказывал, сынок, дескать, знаешь кое-какие новости, — клянчил, словно малое дитя сладости, старик.
— Да это я просто так ляпнул, дядя Иштван. Язык-то, ведь он без костей.
— Дурачь своего деда, а не меня! — вдруг вспылил старик и погрозил Мешко вслед палкой.
Погруженное в вечерний сумрак село гудело, как потревоженный улей. Хотя усатый Мешко так ничего толком никому и не объяснил, взбудораженные селяне не успокаивались, бродили по улицам, заходили то к одному соседу, то к другому. Собравшись группами, они, невзирая на позднее время, горячо спорили…
Неожиданно пронесся слух, будто назревают какие-то события. Может, кто-то из посвященных разгласил тайну? Вполне возможно. Людская молва росла. Крестьян охватило волнение.
Через некоторое время все уже знали, какой гость прибудет в село. На протяжении нескольких месяцев по селу упорно ходил слух, будто сын ослепшего Вешелени, благодетеля деревенской бедноты, скитается по окрестным селениям и хуторам и берет на заметку жалобы крестьян. Только и слышалось теперь — Кошут, Вешелени, Клапка[32], Пишта Тюрр[33]… прославленные имена передавались из уст в уста.
Стоило крестьянам услышать о человеке, пользующемся доброй славой, как в них оживала надежда на избавление от всех невзгод и напастей.
Сын ослепшего Вешелени… Вешелени-младший. Слава его долетела сюда раньше, чем появился он сам. Люди уже заранее знали, какую радостную весть он им принесет.
— Кошут велел передать, что нынче к весне вернется на родину…
— Говорят, и Шандор Петёфи с ним прибудет…
— Потому-то король и заключил мир с мадьярами. Сам желает позвать домой Кошута…
— Вовсе не король хочет его вернуть, а королева Эржебет. Я так слыхал…
— Раз уж она хочет, то и король не против.
— Пишта Тюрр свой легион с собой приведет…
Кое-кто из парней сговорился выйти за околицу и встретить коляску Вешелени. А то, что он непременно в коляске прикатит, ни у кого не вызывало сомнения. Прослышали мужики и о том, что гость остановится у Мешко усатого, но никому и в голову не приходило околачиваться возле его дома да подсматривать, всякий знал свое место: теперь, когда непосвященных в тайну не осталось, можно было быть совершенно уверенным, что ее будут хранить. Даже беседы на завалинке велись вполголоса, будто всюду притаились шпионы.
