— Отпускаю, — коротко ответила она, — Дарья Тихоновна здесь все знает, поэтому я могу быть спокойна.
Сборы оказались недолгими и вот уже жилистая высокая старуха в сопровождении двух подростков, твердым шагом двинулась по проселочной дороге, ведущей в деревню. По пути баба Даша рассказала своим спутникам, что ее мать была родом из Васино. Оставшись после смерти мужа с ребенком еще совсем молодой, она пошла работать в больницу санитаркой и проработала там до самой старости. Туда же она устроила на работу и дочку.
— Мать была очень красивой, все парни в округе на нее засматривались. Сам фельдшер хотел на ней жениться. Да вот не сложилось…
— Она не рассказывала вам о Стодольских и о нашей прабабушке? – спросил едва поспевавший за бабой Дашей Миша.
— Как же не рассказывала? Рассказывала, да я и сама о них кое–что знаю. Старший Стодольский умер вскоре после революции, а следом – и супруга его. Обе дочери уехали в Петербург, а Алексей остался в Дубовке, женился, у них родился сын, Володей назвали. Алеша был заядлым охотником и подолгу пропадал в лесу, мечтал, что будет ходить на охоту вместе с сыном, когда тот подрастет. Но началась война, и он ушел на фронт. Когда Алексей вернулся, никого дома не нашел – и жена, и сын погибли. С тех пор он замкнулся в себе, на целые месяцы уходил в лес, приятель там у него жил – старый лесник. А потом, после смерти его Алексей и сам поселился в лесной сторожке. Изредка наведывался в магазин, приносил дичь (у него ее охотно покупали), а на вырученные деньги приобретал спички, хлеб, соль и другие самые необходимые для жизни вещи. Но с прошлой осени старик в деревне не показывался – жив ли? Бог его знает…
— Алексей Стодольский жив?! – изумленно переспросил Миша, а Женя просто онемела от такого невероятного известия.
— Я же говорю, прошлой осенью его в деревне видели, а что сейчас с ним, мне неведомо.
— Но Стодольскому, наверное, скоро лет сто будет!
— А у нас здесь все долгожители. Авдотье, что на соседней улице живет, сто три года стукнуло, Марье Поповой – девяносто восемь. Эхкология у нас хорошая, — с трудом выговорила малознакомое слово баба Даша. – Все так говорят.
Конечно же, юные сыщики немедленно попытались выяснить, как можно добраться к старому леснику, но баба Даша была непреклонна. На все вопросы она только качала головой и то ли в шутку, то ли всерьез говорила, что это тайна, которую посторонним знать не положено. Наконец, видя недоумение своих спутников, старуха пояснила:
— Меня за это Марья Васильевна не похвалит. Вы же ребята шустрые, непременно туда побежите, а ей за вас отвечать. Места там глухие, дикие, мало ли что может случиться? Заплутаетесь, в болоте сгинете… Не стану я брать такой грех на душу. Да и вообще, помер, наверное, Алексей, зря вы туда торопитесь.
— Пожалуйста, это же главный свидетель по делу, — взмолился Миша «Шерлок Холмс». – Нам очень, очень нужно его допросить!
— Вот мы и пришли, – Дарья Тихоновна замедлила шаг, указывая по направлению видневшихся на пригорке домиков. – Это и есть Васино.
Родственница бабы Даши, которую старуха пришла навестить, оказалась еще старше ее, но, тем не менее, гости застали Пелагею Петровну за работой в огороде. Несмотря на жару, она с энтузиазмом пропалывала морковные грядки, не замечая стоявших у калитки нежданных гостей. Внимательный «Шерлок Холмс» заметил также, что в дальнем конце двора под висячим рукомойником умывалась девушка явно городского вида.
— Дарья Тихоновна, а это тоже ваша родственница? – спросил Миша, указывая на девушку.
— Нет, — удивленно ответила старушка, — не знаю, кто такая. Эй, Пелагея, здравствуй! Пришла вот тебя навестить.
Трудившаяся на грядках Пелагея наконец–то обернулась, на ее сморщенном лице появилась улыбка. Старушки обнялись, что–то долго говорили друг другу, вспоминая о собственном здоровье и здоровье своих родных и знакомых.
— А это мои дачники, — представила своих спутников баба Даша. – Миша и Женя.
— У меня тоже квартирантка из Москвы поселилась. Приехала в усадьбу что–то там изучать. Да что уж изучать теперь, когда от усадьбы всего, что и осталось, так три старых липы?! А она все пишет по вечерам что–то, бумаги не жалеет, — баба Пелагея указала на заваленный бумагами раскладной стульчик. – Ей бы парням головы кружить, а она… Не пойму я нынешнюю молодежь. В наше–то время все по–другому было.
