Уокер хмуро уставился в пустую чашку.
— Бедняга. Чарльзу было невдомек, что его используют. В нем самом никто не нуждался. Джон — другое дело.
— Как это? — спросила Сладкая Отрава, наклоняясь вперед. — Почему Джон? Что в нем такого?
— Помню, когда он родился, Чарльз просто сиял от счастья. Я таким никогда его не видел. Он все меньше времени тратил на работу и все больше — на семью, он больше не был угрюмым и почувствовал вкус к жизни. С готовностью участвуя в исследовательских проектах, Чарльз восстановил свою научную репутацию, в чем ему немало помогла Фенелла. Мы — я, Марк и он — помирились наконец после стольких лет. Конечно, мы стали старше и, наверное, мудрее, но главное — мы вновь обрели счастье… И мы любили Фенеллу! С ней всегда было легко и просто… А потом Чарльз узнал, кто такая на самом деле его жена. Что там у них случилось, не знаю, но Фенелла пропала. В один прекрасный день она бесследно исчезла во мраке Темной Стороны… Мы искали ее, видит бог, как могли. Чарльз вновь занялся проклятым вопросом происхождения Темной Стороны, но теперь он много пил. Можешь мне поверить — мы с Марком пытались помочь, но все без толку. Чарльз спился и умер, так и не подпустив нас к себе. А сына он побаивался, будто в один прекрасный день ребенок может вдруг превратиться в ядовитую змею и напасть на него. Мы старались присматривать за Джоном, насколько возможно. Не раз и не два мы останавливали косильщиков, пока Джон не подрос достаточно, чтобы постоять за себя.
— Ему об этом известно?
— Никогда не спрашивал.
— Но почему его мать возвращается? Почему именно сейчас?
— Никто не понимает. Иначе мы бы что-нибудь… предприняли.
— Чтобы остановить ее?
— Думаешь, такое возможно? Лично я сомневаюсь. София, что ты хочешь узнать? Зачем тебе это?
— Видишь ли, я сейчас работаю с Джоном, и как раз над тем самым проклятым вопросом. Чем ближе мы подбираемся к истине, тем теснее она оказывается связана с личностью его матери. Хотя как раз насчет этой личности у каждого свое мнение.
— Если бы я заботился о тебе, София, я бы посоветовал держаться подальше от Тейлора. Как можно дальше.
— А тебе стоило бы держаться подальше от нас. Ты можешь сильно пострадать. Я бы этого не хотела.
— Серьезно?
— Вполне возможно. Я до сих пор не вполне разобралась — ну, с любовью. Отзови своих людей, Генри. Ради нашего прошлого.
— Не могу. Джон зашел слишком далеко. Он слишком опасен для существующего порядка вещей. Его необходимо остановить.
— Убить, иными словами?
— Я постараюсь взять его живым — если получится. Ради нашего прошлого.
— Как же так, Генри… Что делает его таким опасным? Кем должна быть его мать, чтоб напугать столько сильных людей?
— Боюсь, ты плохо меня слушала. — Уокер почти рассердился. — То, что мы вызвали сюда во время обряда Бабалон, — это и есть мать Джона Тейлора!
Уокер повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза:
— Знаю, Джон, ты сейчас смотришь и слушаешь. Стоило рассказать гораздо раньше, но я хотел избавить тебя от груза наших грехов. Поверь, мне очень жаль, что так вышло, но сейчас тебе лучше отступиться. Или ты сдаешься, или я прикажу тебя убить — на случай, если ты и в самом деле… сын своей матери.
Да, на трезвую голову такое нелегко переварить. Я чувствовал, что заслуживаю двойную порцию выпивки. Сказать по правде, несколько двойных порций, и отдельно — запить чем-нибудь вовсе безразмерным, но тоже крепким. А потом хорошо бы забраться в темный угол, где никто не увидит, как меня бьет дрожь.
В круге адского пламени Сладкая Отрава вернулась в хрустальную пещеру Владыки Терний. Она немедленно прилепилась к Грешнику, всем видом показывая, что Уокер для нее больше ничего не значит, и некоторое время они обменивались нежностями. Потом Сладкая Отрава уставилась на меня с подозрением:
— Но как Уокер смог тебя увидеть? Предполагается, что это невозможно.
Я пожал плечами:
— Так ведь это Уокер. Он может все. Подозреваю, у него в должностной инструкции так и записано. В настоящий момент интересно другое: как нам отсюда выбраться, пока люди Уокера не заблокировали последние выходы. Ты как раз успела упомянуть, где мы находимся, София.
