Приблизив лицо к зеркалу, она рассматривала синие тени под глазами. Она плохо спала, и это начинало сказываться. Она с раздражением поджала губы. Какая теперь разница? Нет сомнений, что здесь всем все равно, как она выглядит. Люси принимает ее из-за Эммы, а Роберт…
Внезапно мрачное предчувствие охватило ее, и она невольно вздрогнула. Нет, она не должна думать о прошлом. Надо думать только о настоящем. К черту все остальное.
Она встала из-за туалетного столика и разгладила подол своего единственного вечернего платья — темно-синего, из тонкой шерсти, с гофрированной юбкой. Платье доходило ей до щиколоток и выгодно подчеркивало ее светлые волосы и стройную фигуру. Волосы она причесала как обычно — распущенные прямые волосы серебряным каскадом падали ей на плечи.
Она осталась довольна увиденным в зеркале и, решив, что больше ничего делать не нужно, вышла из комнаты и медленно пошла по отделанному панелями холлу к двойным дверям гостиной. Почувствовался легкий аромат континентального кофе, и Джулия с удовольствием вдыхала этот запах. Она не хотела есть, она немного перекусила бутербродами Хелберда за чаем, но хороший кофе она любила.
Свет ламп придавал гостиной удивительно уютный вид, хотя слово «уютный» к такой гостиной не очень подходило. А со светом она действительно казалась теплой и удобной. В комнате никого не было.
Джулия закрыла за собой дверь и подошла к окну. Венецианские шторы были опущены, но через них можно было увидеть город, переливавшийся внизу миллионами огней. И хотя они были в самом центре города, вокруг стояла такая тишина, что казалось, они здесь наверху совсем одни, как в кабине самолета. Джулия грустно подумала, что, если жить здесь, невольно станешь напыщенным и самодовольным.
Звук закрывающейся двери вернул ее к действительности. Обернувшись, она увидела Роберта Пембертона и спросила себя, давно ли он тут стоит и смотрит на нее. Смокинга он не надел, но сменил свободную замшевую куртку на выходной костюм темно-серого цвета. Узкий костюм плотно облегал его поджарую фигуру, подчеркивая длинные ноги и крепкие мускулы под гладкой тканью. Его волосы были влажными, и Джулия поняла, что он только что из душа.
Он скользнул взглядом по ее хрупкой фигурке, затем, пожав плечами, направился к шкафчику с галереей бутылок.
— Что ты будешь пить? — спросил он, стоя к ней спиной. Он был занят тем, что открывал бутылку скотча и насыпал лед в стакан.
Джулия сделала глубокий вдох.
— Джин с тоником, пожалуйста, — ответила она, стараясь, чтобы по голосу он не догадался, о чем она думала.
Роберт налил джина и тоника и, повернувшись, принес напиток ей. Джулия поймала его взгляд и решила проявить инициативу:
— Теперь ты объяснишь мне, почему нас привезли сюда?
Роберт заколебался. Он потирал влажные от холодного стакана ладони.
— Какая разница? — коротко спросил он. — Уверяю тебя, мои побуждения — самые что ни на есть благородные.
— Как мне это понимать?
— Так, как я сказал. Моя мать не может поселить вас у себя. И разумеется, как вдове Майкла тебе всегда здесь рады.
— Кажется, ты не особенно рад. — Джулия потягивала джин с тоником, чтобы скрыть волнение.
— Разве? — Роберт пожал плечами. — Очень жаль.
— Вовсе тебе не жаль, — взорвалась Джулия и сразу же пожалела об этом. Она с дрожью сделала глубокий вдох и торопливо продолжала: — Одного не могу понять: почему твоя мать в письмах предлагала Эмме и мне жить у нее, говорила, что теперь ей так одиноко, а сама этого вовсе не хотела?
— А ты бы приехала, если бы знала, что остановишься у меня? — холодно спросил Роберт.
Джулия поджала губы:
— Нет, разумеется.
— Вот почему. — Роберт отвернулся, чтобы налить себе, а Джулия беспомощно вздохнула.
— Значит, ты выманил меня сюда под ложным предлогом?
— Не надо драм, Джулия. Было необходимо привезти тебя сюда, а это был единственный способ.
Джулия кипела от негодования.
— А почему это было так необходимо? Я… то есть твоя мать никогда во мне не нуждалась, пока… пока Майкл был жив. Зачем я понадобилась ей, когда он умер?
Роберт залпом отпил полстакана виски и посмотрел на нее:
