– Как и для любой другой магии управления энергией… Я не буду его учить, – повторил Ретч.
– Ты настолько плох, что не сможешь научить направлять и сдерживать энергию ветра?
Глаза Ретча сузились.
– Тогда, может, тебя устроит другой ответ? Чем кончили все те, кто брался обучать волчонка?
«Волчонка»! Наши взгляды скрестились, и я тут же отвернулся – над нами блеснула молния, на миг ослепив. И я надеялся, что Ретч не успел разобрать выражение моих глаз. Я злился, когда меня называли «волчонком». Бэйзел нахмурился, но на этот раз ничего не сказал, развернул коня, и мы направились назад. Замечание Ретча задело меня. Именно в этот миг я принял решение, что непременно займусь магией ветра, и Ретч научит меня, даже если и не будет догадываться об этом. С того самого дня я осторожно пробирался в школу, в тот зал, где занимался Ретч со старшими учениками, прячась за книжными шкафами…
Тут в дверь постучали, и зашел Перл, прервав тем самым мои воспоминания.
– Вы снова собираетесь уезжать? – в голосе тавернщика послышалось сожаление.
– Слишком много проблем накопилось, Перл. Надо же их когда-то решать, – я пожал плечами и чуть улыбнулся. – Я рад, что хоть у тебя все наладилось.
– Я многим обязан вам, милорд…
Я только махнул рукой. Перл пожелал мне спокойной ночи и ушел. Я забылся несколько тревожным сном. А рано утром уже пустился в путь.
Итак, воспоминания о годах моего ученичества ничего хорошего не сулили. Но я все равно упрямо направился на север. Там, где-то среди лесной глуши отшельником жил Ментепер, один из самых старых и могущественных темных магов. Никто не знал, сколько лет, а точнее столетий, ему на самом деле. Не многие отваживались отправиться к нему учиться, потому что, как уже сказала моя мать, за прерванное ученичество колдуны платили своей жизнью. Да и не многие переживали его. Но мне требовался тот, кто привел бы мои знания в порядок и научил еще большему. Тот, кто являлся единственным способным помочь мне разобраться с гипномагией.
Осень наступила непривычно холодная. Долго лили холодные дожди, а потом ударил морозец и выпал первый снег. Пришлось поторопиться, и через неделю я достиг дома колдуна. Ментепер уже встречал меня на крыльце. Худобу его не могла скрыть даже меховая накидка, сшитая из медвежьей шкуры. Лицо покрывала сеть мелких морщинок, волосы грязно-седые, тонкий нос – несколько крючковат, а в темно-серых глазах отражались любопытство и насмешка. Я спешился и поклонился.
– Давно ко мне никто не заглядывал, – заметил он. – А особенно такие молодые, как ты. Точнее, молодые никогда ко мне не забредали. Как твое имя?
– А я думал оно тебе известно, – заметил я. – Ты ведь почувствовал, что к тебе едут гости. Неужели ты не смог узнать, кто? К тому же…
Я кивнул на попону, украшенную гербом Бэйзела.
– Дерзкий мальчишка, – Ментепер хмыкнул. – Впрочем, можно и без этого догадаться, что ты его сынок.
Тут его взгляд скользнул с попоны на жеребца, и на лицо колдуна легло удивление.
– Это… Шэдоу?
– Он.
– Почему ты на нем ездишь, а не Бэйзел, – Ментепер нахмурился.
– Потому что отца жеребец не слушается.
Старик продолжал хмуриться.
– А как же ты приручил его?
– Мне всегда удавалось ладить с лошадьми.
– Что ж, посмотрим, как у тебя заладиться с магией, – его взгляд упал на мой талисман. – Так как твое имя, ястребок?
– Тэрсел.
– Неплохое имя. Так чему ты хочешь обучиться?
– Я хочу изучить магию присутствия и… разобраться с гипномагией.
– С гипномагией, вот как?
Я уже подумал, что сейчас последует очередная насмешка, но ошибся.
– Пойдем в дом. На какой же срок ты требуешь ученичества?
– Месяца два.
– Два месяца, – в глазах старика разгорался нехороший огонек, и я забеспокоился – не слишком ли долгий срок назвал. – Тебе известны правила, обучения у меня? На это время ты станешь моим слугой. А я волен делать с тобой, что хочу, не смотря на то, чей ты сын. Если ты решишь прервать оговоренный срок, то поплатишься жизнью.
– Мне это известно, – я отогнал неприятное чувство и зашел в дом вслед за ним, привязав Шэда к крыльцу.
Дом, срубленный из сосновых стволов, имел множество комнат. Старик же указал на самую крошечную из них, заваленную всевозможным хламом и больше походившую на чулан, если бы не окно. Я, не переступая порога, изучал свое новое запыленное жилище.
