Анне даже померещились две проворные черные лапки. С немыслимой быстротой они ловко сматывали цветные нитки, вены, жилы в толстый клубок. В появившихся пустотах уже можно было разглядеть еле освещенную переднюю. Это длилось одно мгновение. Автандил исчез, и только позади, в глубине, неясно белела висящая на вешалке шуба Анны.
– Как есть Аленушка над прудом. И в приятном одиночестве! – В дверях стоял Лапоть. В голосе его слышались обычные в последнее время ленца и издевка.
– Эдик, Эдик, – Анна невольно потянулась к нему. Пусть Лапоть, пусть кто угодно, только бы не оставаться одной с этим страшным непонятным человеком.
Лапоть пристально взглянул на нее.
– Он там, – быстро, но шепотом проговорила Анна, указывая на переднюю.
– Кто? – Лапоть оглянулся. – Вы о ком, Анечка, не пойму?
– Автандил.
– Ав-тан-дил? – протянул Лапоть, недоуменно поднимая брови. Собственно, и бровей-то не было, так, какие-то редкие, торчащие в стороны пучки прошлогодней травы.
– Ну да, Андрюшин брат, двоюродный, – торопливо попробовала объяснить Анна, не сводя вздрагивающего взгляда с двери. – Чушь какая-то. Но так похож, вылитый, не отличишь, с ума сойти. И еще… все предлагал с ним куда-то…
– Уехать, да? – глянул на нее Лапоть. – Ну, дела! Погодите, Анечка. Дайте сообразить. Значит, просто вылитый? И где он? Ушел?
– Если бы ушел. Он… так! – Она неопределенно повела руками в стороны, но, похоже, Лапоть понял ее.
– Так? – повторил он ее жест и добавил, что-то углубленно продумывая: – Что ж, и так можно.
– Не уходите, Эдик, я боюсь с ним одна… – взмолилась Анна.
– А его уже нет, – Лапоть смачно прищелкнул языком, – нет его, кончился весь. И не ищите.
– Правда? – Анна с облегчением перевела дыхание. – А вы с этим, ну, с Автандилом знакомы?
– Отчасти, отчасти! – Лапоть по-кошачьи зажмурился, затанцевал на месте. Приоткрыл один глаз, вдруг ставший пронзительно зеленым, поглядел на Анну. – Вот и оставляй вас тут без присмотра, Анечка, лапочка. Ай-яй-яй! Чуть было не согрешили. Что бы тогда Андрею сказали? А где наши туфельки, туфельки? – вдруг вытянув губы жирной трубочкой, просюсюкал Лапоть. Он со скрипом согнул слоистое брюшко, выудил из-под тахты синюю туфлю. Заодно поднял с ковра розовый лифчик Анны, ловко завернул его выпуклым цветочком, преподнес Анне с нечистой улыбкой.
– И пуговка-то, не в ту петлю попала. Все второпях, второпях потому что, – непристойно хихикнув, он постно отвел глаза. – Весьма, весьма соблазнительно. Не отрицаю. Античные формы. Но даже глядеть не смею, как истинный друг Андрея, нет, нет!
– Эдик! – Анна резко вскочила, отвернулась к окну.
Господи, босая, колготки на полу, блузка нараспашку, грудь открыта. Слезы обожгли глаза!
– Сами дали ему ключи, не врите. Он же из ваших дружков!
– Самое смешное, Анечка, – безобразно расхохотался Лапоть, – что этот родственник наш, Автандил, вовсе и не трепло. Возможности у него, скромненько говоря, колоссальные, если я все правильно понял. А вы? Все косность наша, до сих пор поджилки трясутся. Нет широты взгляда, размаха, охоты к перемене мест. А ведь был ваш шанс, Анечка. Обалденный причем. Да любая бы… Именно, что любая, а вы… Нет, вы уникум, Анечка, поверьте, исключение из всех правил. Вот у нас и творится невесть что…
Лапоть в рассеянности пощипывал пухлую и вислую мочку уха, сморщился, нехорошо задумался, покачивая головой в такт каким-то неясным мыслям.
– Оно, конечно, сильный ход с братцем. Но ведь совсем не в ту сторону. Так ошибиться, такую дать промашку. Вот убейте меня, не пойму. Неужели оттуда не видно, что дело совсем в другом? Они же могут все насквозь, насквозь, вперед, назад, по всей шкале. И не разобраться, что дело в другом, совсем в другом…
– Еще кольцо. Такое же, как мне Андрюша… Точно… – вставила Анна.
Но кольца на пальце не было.
– Даже кольцо? – Лапоть взвешивающим взглядом оглядел Анну. – Да, по высшему разряду они вас! Но колечко не ищите. Ку-ку колечко. Давайте я вам лучше кофе сварю, Анюточка, – он с глумливой улыбкой глянул на голые ноги Анны, – вы пока колготки наденьте, а я вам – кофе.
Анна сунула ноги в туфли, колготки скомкала, затолкала под подушку. А Лапоть тут же возник на пороге с подносом в руках. На подносе две чашки, в них угольно-черный кофе. Что он жует? Мясо горячее, во рту шипит. Когда только он успел?
