имеете в виду?»
«Да, это, Соня… Именно это!»
«Соня?» — насмешливо пропела она и уже в следующую секунду сорвала с головы белокурый парик, разом превратившись в Эву, глядящую на меня со зловещей кладбищенской ухмылкой…
«Идиот, ты что не видишь…? Это же я… Твоя покойная супруга… Эва… Та, которую ты убил в больнице, сразу после того, как мы занялись любовью…»
«Это неправда, — прокричал я… Она сама эти таблетки… Да, я знал, что она собиралась на меня заявить… По поводу моих так называемых пакостей по отношению к Мире… Но это все не то… Я не имею к этому никакого отношения…» Перед глазами у меня вдруг возник медицинский персонал, мечущийся по больнице в своих белых халатах. «Менеер Либман, тридцать штук… Она проглотила все разом… Как у вашей жены оказались эти таблетки…? Для нас это загадка…»
«Для меня тоже, — повторял я, — для меня тоже»… «Но кто принес мне эти таблетки? Ладно уж, Эдвард, признавайся… Да, ты — убийца…» Эва дразнила меня кольцом, держа его высоко в воздухе, как хозяйка пускающую слюни собаку, кусочком печенья… И потом начала отвратительно смеяться… Буквально хохотала до слез…
И наконец вполголоса проговорила:
— Ну, прыгай…
— Почему? — спросил я, зашвыривая опустевшую бутылку из-под водки в прорубь, пялящуюся на меня злым оком.
— Во имя нашей любви, конечно же, идиот, — сказала Эва, подлетая поближе и зависая над рекой в нескольких метрах от меня.
Вокруг льдин яростно плескались волны.
«Но это было восхитительно, правда… Я прощаю тебя, слышишь? Я прощаю тебя… За все… Преступника может простить только жертва, ты ведь знаешь…? И я в свое время… Ну ладно… Давай же, прыгай… И сразу все будет позади… Чего же ты ждешь…?»
И я прыгнул. В ушах у меня засвистело. «Янтье, — успел подумать я. — Ты делаешь это во имя любви или от сознания вины? Во имя любви! — захотел крикнуть я, но не смог… Режущая боль пронзила нижнюю половину моего тела… Я почувствовал обжигающий огонь… И затем блаженное бесчувствие… И потом холод, ледяной холод… И еще я подумал… Там, наверху, в освещенных залах… С закусками и шампанским… Там сейчас мои соотечественники… Есть ли им хоть какое-нибудь дело до меня, Йоханнеса Либмана…? До того, как я недавно рухнул на землю…? Как мешок, набитый мокрыми тряпками…? И до того, как мне сейчас холодно…?»
Я услышал у себя в голове клокочущий звук; железная клемма сковала мне рот. И на этом все кончилось.
