— Английский мне вовсе не нужен. С тех пор как был принят акт о присоединении Нижней Канады, язык у нас французский…
— А свободы у нас нуль без палочки. Мы английская колония, и правит нами английский губернатор. Наши выборные, может, и сидят в Монреале, но вся власть у королевы. Так что можешь читать, дорогой братец, и писать. Только где такого возьмешь, чтобы нанял тебя за эти умения? Так уж тебе на роду написано, что ты должен торчать в Котикоке, где ничего нет, окромя фермы с выдохшейся землей, да потягивать крепкое виски, чтоб заглушить муку существования. Пусть остальные держатся за землепашество, а мы позаботимся, чтобы снабжать других.
Поглядев на четыре бочонка, нагруженные на лошадей, он усмехнулся своей щербатой усмешкой. Доброе виски янки, беспошлинное и купленное за золото. Когда оно окажется в Канаде, цена его удвоится, уж такие жадины эти англичане со своими бесконечными поборами. О да, таможенники Ее Величества довольно прытки и неуемны, но им нипочем не узнать лес настолько, чтоб изловить Дюмгара, который всю свою жизнь провел среди этих холмов. Прижав ладонь к большому накладному карману своего кожаного пальто, он ощутил приятную выпуклость пистолета.
— Филипп, — окликнул он, — ты порох не подмочил?
— Да нет, конечно. Ружье завернуто в брезент, но мне это не по нраву…
— Да оно и не требуется, чтоб оно было тебе по нраву, — огрызнулся Жак. — От этого виски зависит наша жизнь, и отдавать его нельзя. Потому–то нам и нужно оружие. Да и меня взять они не должны. Я лучше помру здесь в лесу, чем сгнию в какой–нибудь английской тюряге. Мы не просили о такой жизни или чтоб родиться в этой жалкой деревушке. Выбора у нас не было, так что надобно выкручиваться как можешь.
После этого они замолкли. Сумерки сгущались, и пасмурный день мало‑помалу перешел в ночь. Дождь все еще шел, но уже немного поутих.
— Пора, — сказал Жак, неуклюже подымаясь на одеревеневшие ноги. — Еще час, и мы будем уже за границей в хижине. Уютной и сухой. Пошли.
Взяв лошадь под уздцы, он двинулся первым. Филипп повел вторую лошадь, ориентируясь на силуэт лошади брата, едва маячивший в темноте.
Здесь, среди холмов, не было никакой физической границы между Канадой и Соединенными Штатами — ни изгороди, ни разметки. При свете дня можно было бы найти межевые столбы, но не без труда. Этой тропой пользовались только животные, по большей части олени. Да контрабандисты.
Перевалив через низкий гребень, они начали медленно спускаться с другой стороны. Граница проходит где–то здесь, только никто толком не знает, где именно. Жак вдруг остановился и склонил голову к плечу. Подошедший Филипп остановился рядом.
— В чем дело?
— Тихо, — хрипло прошептал брат. — Там кто–то есть, я слышал шум.
— Олень.
— Олени не бренчат, кретин. Вот, опять лязгает.
Филипп тоже услышал звук, но прежде, чем успел открыть рот, впереди замаячили высокие темные всадники.
– Merde! Таможенники… Патруль!
Чертыхнувшись под нос, Жак выудил револьвер из кармана — свой драгоценный Лефоше сорок первого калибра. Нацелил его на группу впереди и нажал на курок.
Потом еще и еще.
Вспышки огня во тьме. Один, два, три, четыре выстрела, и неизбежная осечка. Вогнав пистолет в карман, Жак повернулся и побежал, увлекая лошадь за собой.
— Да не стой же, идиот! Назад, возвращаемся! Они не смогут последовать за нами через границу. Даже если и последуют, мы от них ускользнем. А потом обойдем их по другой тропе. Путь длиннее, но придем куда надобно.
Оскальзываясь, таща за собой лошадей, они спустились по склону холма и бесследно скрылись в лесу.
Выехавшие в патруль кавалеристы запаниковали. Ни один из них еще не бывал в этих горных краях, а тропа была размечена очень скверно. Пригнув головы от дождя, они даже не заметили, когда капрал прозевал поворот. К тому времени стемнело, и они поняли, что заблудились. Когда же они остановились, чтобы дать лошадям передохнуть, Жан‑Луи подошел к капралу, командующему патрулем.
— Марсель, мы заблудились?
— Капрал Дюран, это вы должны были сказать.
— Марсель, я знаю тебя с тех пор, когда ты по ночам мочился под себя. Где мы?
