— С удовольствием приму на себя эту обязанность.
Слегка откашлявшись, президент начал:
— Союз должен быть сохранен, и посему в ход должны идти все необходимые средства. Но не следует поспешно решать, что столь уж необходимыми являются радикальные и крайние меры, каковые могут обрушиться и на лояльных, и на вероломных. Сбор средств для продолжения войны и победы в ней настолько же неизбежен, насколько необходим. — Линкольн поднял глаза, и Бэйтс кивнул.
— Согласен. Полагаю, речь о налогах. Для финансирования боевых действий они вновь должны быть повышены. И нужно объявить новый набор в армию. Вы обязаны идти вперед, невзирая на призывные бунты среди ирландских иммигрантов в Нью‑Йорке.
— Ценю вашу поддержку. Мне придется также остановиться на общественных установлениях, ибо мы поминутно должны осознавать, ради чего ведем эту войну. — Президент перешел к следующей странице. — Труд предшествует капиталу и не зависит от него. Капитал — лишь продукт труда и никогда не возник бы, если бы прежде не возник труд. Но капитал обладает своими правами, ничуть не менее достойными защиты, чем всякие другие.
Бэйтс, и сам проницательный политик, прекрасно понимал, что умиротворить надо все заинтересованные стороны. Рабочие, отдающие свой труд и свои силы во имя войны, несомненно, заслужили признание своего радения. Но в то же время и фабриканты не должны считать, будто они в одиночку несут налоговое бремя военного времени. Но когда Линкольн зачитал отрывок о проблеме негров, Бэйтс отрицательно затряс головой, перебив президента:
— Вам же известно мое мнение на сей счет, господин президент. Я считаю колонии свободных негров весьма отдаленной перспективой.
— А не следовало бы. Место можно найти — скажем, в одной из Америк, где–нибудь южнее, где можно основать независимую колонию. Если негров убрать из уравнения, повод для продолжения войны просто‑напросто исчезнет.
— Но я беседовал со свободными неграми здесь, на Севере, и они считают подобный подход опрометчивым. Они считают себя такими же американцами, как и мы, и отнюдь не питают желания отправляться за тридевять земель. Насколько я понимаю, когда вы примете делегацию свободных негров, они скажут вам то же самое.
Не успел Линкольн ответить, как раздался стук в дверь и вошел Николай.
— Извините, что помешал, но прибыл генерал Рамси. Вы хотели встретиться с ним как можно раньше. Он ждет за дверью.
— Отлично. Пусть войдет, как только мы закончим. — Президент повернулся к министру юстиции: — Позже обсудим это более детально. Я тверд в своем убеждении, что это настоящее решение наших проблем.
— Мне трудно такое говорить, господин президент, но мне кажется, что в этом вопросе вы окажетесь в полнейшем одиночестве. Быть может, идея отыскать подобные колонии мудра — но кто в них отправится? Добровольно негры не согласятся, тут царит почти полное единодушие. Но можем ли мы отправить их туда в кандалах? Прежде всего, такое ничуть не лучше, если не хуже, чем работорговля, из–за которой они оказались здесь. С глубочайшим уважением я прошу вас пересмотреть это решение, приняв к сведению все привходящие аспекты.
Как только Бэйтс удалился, в кабинет пригласили Рамси — рослого, одетого в простой синий мундир, лишенный аксельбантов и прочих украшений, столь обожаемых остальными штабными офицерами. Инженер по складу ума, он явно уделял технике — и войне — гораздо больше внимания, чем блистательному мундиру. Войдя, он вытянулся в струнку и сел лишь после того, как Линкольн указал на стул.
— Этот несчастный случай с Рипли — событие трагическое, весьма трагическое.
Кивнув, Рамси на миг задумался, прежде чем заговорить, будучи человеком решений твердых, но отнюдь не поспешных.
— Он был хорошим офицером, господин президент, и отважным воином. Совсем не так хотелось ему уйти.
— Ничуть не сомневаюсь. Нет ли новостей о его состоянии?
— Только те, что он слабеет и дышит с большим трудом. Доктора считают, что долго ему не продержаться.
— Весьма сожалею. И все же, несмотря на потери, война идет дальше. А жизненно важная работа генерала Рипли должна продолжаться. Вы ведь были некоторое время его помощником?
