— Никогда! А вы, джентльмены Кабинета, вы слышали, что я сказала.
Лорд Пальмерстон помешкал, прежде чем ответить.
— Полагаю, я выражу общее мнение, когда скажу, что герцог высказал ряд сильных доводов…
— Да неужто?! — вскричала королева пронзительным голосом, побагровев от гнева. — Но как быть со страной, как быть с людьми и их желанием преподать этим выскочкам незабываемый урок? Я выражаю мнение народа, когда говорю, что о сдаче не может быть и речи! Надо ведь принять во внимание и такую вещь, как гордость.
Герцог Кембриджский склонил голову в знак подчинения ее воле.
— Конечно, мы не сдадимся. Но одной лишь гордостью подобную войну не выиграешь. Если мы не идем на мир, то должны укрепиться для новых усилий. На море нам нужны броненосные корабли, а на суше — современное оружие. Следует воззвать к Империи о помощи, о людях, о деньгах, которые нам нужны для создания вооруженных сил, без каковых нам не одержать окончательной победы.
Лорд Джон Рассел заставил себя заговорить:
— Ваше Величество, если позволите. Настал момент величайшего решения, и следует взвесить все факты, спокойно и хладнокровно. Я твердо убежден, что между правительством Вашего Величества и этими Соединенными Штатами не должно быть затяжного конфликта. Мы происходим от общего корня, говорим на одном языке. Несомненно, надо подумать и о мире, а не только о войне. — Поклонившись, он отступил назад.
Гладстон представлял, какого порядка суммы нужны для продолжения войны, а также знал, насколько истощена казна. Здесь он не посмел об этом заговорить, но бросил умоляющий взгляд на Пальмерстона. Премьер‑министр мрачно кивнул.
— Ваше Величество, мы должны принять во внимание сказанное лордом Расселом. Мы также должны подумать о финансовых затратах на то, о чем говорим. А они превосходят пределы разумного. Полагаю, что мы должны рассмотреть все открывающиеся возможности. Можно начать переговоры о справедливом мире, подразумевая, что, может быть, придется принести извинения…
Пока остальные говорили, гнев королевы немного поостыл. Более того, голос ее прозвучал почти бесстрастно, словно в ее теле поселилась другая личность.
— Слишком поздно. Мы не считаем мир возможным на данном этапе. А возможности проигрыша просто не существует. Если американцам следует преподать урок, то это должен быть наглядный урок. Переговорите с моими министрами и подготовьте предложения касательно этой механической войны, которую ведет наш враг. То, что могут сделать они, мы, британцы, наверняка можем сделать лучше. Ибо разве не у нас очаг науки и техники? Куда идет Британия, мир должен следовать волей‑неволей. Преклонив колени перед этой дикой страной, населенной оборванцами, мы заслужим от коронованных особ Европы лишь презрение. Мы не должны поддаваться. Этот опыт только укрепит Британию и Империю. В течение столетий мы правили морями, и так должно оставаться в обозримом будущем. — Она решительно скрестила руки на коленях. Потом с угрюмой решимостью, поджав губы, оглядела собравшихся, словно провоцируя их на спор или несогласие. Молчание затягивалось. Никто так и не раскрыл рта. — Что ж, тогда вы свободны.
Вторая американская революция
Президент Конфедерации и президент Соединенных Штатов взяли за правило встречаться каждое утро. Началось это случайно, когда они хотели приготовить общую повестку дня перед совместным заседанием Кабинетов: Джефферсон Дэвис приезжал в коляске из «Вилардс‑отеля», расположенного чуть дальше по Пенсильвания‑авеню, в доме четырнадцать, входил в Белый дом и поднимался по лестнице в кабинет Авраама Линкольна. Николай подавал им кофе, затем закрывал дверь и выставлял часового у дверей кабинета, чтобы их уединение никто не нарушил.
Как обычно, отпив немного кофе, Дэвис заговорил:
— Мне пришло весьма приятное послание от Уильяма Мейсона. Он просит меня поблагодарить вас самым сердечным образом за специальный приказ об их освобождении. Он вернулся в лоно семьи, как и Джон Слайделл. К письму прилагается коробка чудесных гаванских сигар.
— Вы должны поблагодарить капитана Уилкса, офицера, захватившего их в плен, потому что это он напомнил мне об их тюремном заключении. Посреди войны, разыгравшейся якобы из–за их захвата, никто, кроме Уилкса, и не вспомнил о них, — Линкольн пододвинул Джефферсону стопку телеграмм через стол. — Прибыли несколько минут назад. Контратака наших сил началась. Хотя еще слишком рано узнавать подробности, думаю, что могу без всякого зазрения совести сказать, что итог предрешен. Наши свежие войска против их усталых, да к тому же у нас невероятное численное превосходство. Они должны отступить — или остаться на месте и сложить головы.
