Сначала, как и обещал Сильвестр, надо мной должны поработать имиджмейкеры. Дородная гримерша, которая представляется Хильдой, собирает мои волосы в пучок и очищает кожу лица. Затем она наносит специальный грим и в довершение ко всему как следует это припудривает. Кожа сразу начинает чесаться. Ведь мне никогда еще не накладывали грим. Хильда завивает мои волосы горячими щипцами, а потом наносит тушь, румяна и губную помаду.
— Готово! — кричит Хильда, очень гордая собой.
Я смотрю в зеркало и не узнаю себя. Неужели это я? Удивленная этим превращением, я наклоняюсь вперед. Выгляжу я действительно хорошо. Узкие щеки, сияющие глаза и настоящая львиная грива. Не чешись так мое лицо, я была бы абсолютно счастлива.
Мы идем к Сильвестру и всей съемочной группе, они в восторге от моего нового имиджа. Я должна сесть на стул, чтобы осветители настроили прожекторы. Никто мне не сказал, что при этом чувствуешь себя как в сауне. От яркого света становится так жарко, что по лицу у меня текут капельки пота.
— Еще пудры!
Ко мне тотчас же подбегает помощница гримера. Через десять минут я спрашиваю себя, а действительно ли мне этого хочется? Пот льется градом, вся спина мокрая, да и руки не лучше.
Наконец-то этот этап позади. Для съемок уже отобрали трех «удивительных», которые будут моими гостями на первой передаче. Гость первый: женщина-консультант по налогам из Бергиш-Гладбаха, пятидесяти шести лет, живущая в двухкомнатной квартире со своими четырьмястами собаками и кошками и считающая, что это нормально. Гость второй: господин из города Боркен, он хранит весь ненужный хлам, включая бытовые отходы, и начиная с 1991 года ни разу не был у контейнеров с макулатурой и стеклотарой. Гость третий: господин из Мюнхена, рассматривающий женщин как балласт, который сбрасывают с воздушного шара, чтобы набрать необходимую высоту, и утверждающий, что он выжмет все жизненные соки из женщины, которая осмелится заговорить с ним.
— Все пройдет в самой непринужденной обстановке. — Продюсер, человек моего возраста, с карандашом за ухом, пытается меня успокоить. — Это ведь не прямой эфир. Если что-то не будет получаться, можно все повторить.
Я концентрируюсь на роли ведущей. Все получится. Ведь сценарий у меня в руках. Потом мы начинаем. Продюсер («кстати, меня зовут Хубси») говорит:
— Первые предложения говори в пятую камеру, затем, когда ты скажешь, что очень рада, — во вторую, когда войдет гость — в седьмую, а когда начнется беседа — в первую.
О господи! Как за этим уследить! Камеры, конечно, пронумерованы, но от прожекторов так слепит глаза, что разглядеть, где какой номер, практически нереально.
— Добрый день, я очень рада, что вы с нами в этот…
— Стоп!
Это же была вторая камера. Что я опять сделала не так?
— Твой нос отбрасывает тень, — говорит Хубси. — Нужно изменить ракурс!
Когда дело сделано, Хубси командует:
— Хорошо, дальше по тексту!
Надеюсь, теперь я говорю в нужную камеру:
— Приветствуем Зигрид Пальм из Бергиш-Гладбаха.
Аплодисменты за сценой. Я встаю, чтобы лично поприветствовать моего гостя, и тотчас же запутываюсь в лежащих на полу проводах. Высвободившись, я вижу, как ко мне семимильными шагами приближается женщина. Здороваясь с ней, я дотрагиваюсь до ее руки, которую в ту же секунду отдергиваю. Я испытываю страшное отвращение. Рука у моей гостьи липкая, к пальцам пристала шерсть ее питомцев. Эта невысокого роста женщина, кажется, насквозь пропахла своими собаками и кошками. Омерзительно. Вот уже и продюсер воротит нос.
— Зигрид, — начинаю я, — сколько у тебя всего кошек и собак?
Зигрид отвечает не сразу:
— Не меньше четырехсот. Не могу сказать точно, потому что всегда появляются новые щенки и котята, вы же понимаете. Это такое счастье — быть с моими любимцами каждый день, вы же понимаете. И…
— Здорово! — перебиваю я ее. — А позволь узнать, какая у тебя квартира?
— Сорок пять квадратных метров, — говорит Зигрид.
На мой вопрос, как там все помещаются, Зигрид качает головой, мол, в тесноте, да не в обиде.
— И когда кто-нибудь умирает, я хороню его прямо здесь.
— Что-что? Как это хоронить животное в квартире? Где там вырыть могилу?
