– Мистер Прентис…– Кабрера поманил меня к двери.– Я попросил бы вас найти доктора Гамильтон. Она очень расстроена, для нее это слишком тяжелое испытание. И потом, вы увидели вполне достаточно и, возможно, поговорите об этом с братом. Я могу обязать его встретиться с вами.
– Поговорить с Фрэнком? О чем мне с ним говорить? Я полагаю, вы описали ему все это?
– Он сам все видел. На следующий день после пожара он попросил меня привезти его в дом. Его уже арестовали по обвинению в хранении зажигательной смеси. Когда мы добрались до этой комнаты, он решил признаться.
Кабрера наблюдал за мной в своей глубокомысленной манере, словно ожидал, что и я, в свою очередь, сознаюсь, какой была моя роль в этом преступлении.
– Инспектор, когда я встречусь с Фрэнком, я скажу ему, что видел дом. Если он узнает, что я побывал здесь, то поймет, насколько абсурдно его признание. Он не мог их убить, это просто противоречит здравому смыслу.
Мне показалось, что Кабрера разочаровался во мне.
– Это возможно, мистер Прентис. Ведь вина – такое гибкое понятие, валюта, которая, переходя из рук в руки… каждый раз немного теряет в цене.
Я оставил его копаться в ящиках туалетного столика и пошел по временному настилу на поиски Полы. Спальня миссис Холлингер была пуста, но, проходя мимо комнаты племянницы, я услышал голос Полы, доносившийся с террасы внизу.
Она ждала меня возле своей машины, разговаривая с Мигелем, а он чистил забитые мусором отверстия поступления и стока воды в бассейне. Я подошел к окну и высунулся из него между обрывками обгоревшего тента.
– Мы уже все посмотрели, Пола. Я сейчас спущусь.
– Хорошо. Я хочу уехать отсюда. Мне показалось, что вы все-таки смотрите телевизор.
К ней явно вернулось самообладание, и теперь она курила тонкую сигару, прислонившись к «БМВ», но старалась не смотреть на дом. Она направилась к бассейну и стала бродить среди разбросанных по террасе стульев. Я догадался, что она искала место, где стояла в тот момент, когда начался пожар.
Залюбовавшись ею, я присел отдохнуть на подоконник и попытался ослабить ортопедический воротник вокруг шеи. Мой взгляд случайно упал на телевизор, и тут я заметил, что из приемного отверстия видеомагнитофона торчит кассета, извергнутая механизмом, когда из-за высокой температуры отключилось электричество. Потрясенные масштабом разрушений и занятые выносом тел погибших, полицейские эксперты не обратили внимания на этот предмет, один из немногих, чудом переживших пожар и потоки воды, которыми его гасили.
Я взял кассету и осторожно вытащил ее из магнитофона. Ее корпус был нетронут, и я поднял кожух: лента еще крепко держалась на катушках и даже не провисала. Телевизор можно было смотреть из ванной комнаты, и я легко представил себе Анну Холлингер, которая смотрела передачу, сидя на унитазе и вводя в вену героин. «Интересно, что она смотрела перед смертью», – подумал я, сунул кассету в карман и следом за Кабрерой спустился вниз по лестнице.
Шофер сачком вылавливал из бассейна обломки и реликвии затонувшего королевства, спасшиеся из глубин: винные бутылки, соломенные шляпы, пояс, лакированные туфли, сверкавшие на солнце, по мере того как с них стекала вода. Мигель почтительно выгружал на мраморный край бассейна все, что осталось от того трагического вечера.
Он почти не сводил с меня глаз, пока я отдыхал, сидя в машине рядом с Полой. Я прислушивался к шуму полицейского «сеата», рыскающего по обрамленным пальмами улицам где-то под холмом, на котором располагалось имение Холлингеров. Казалось, стоило Кабрере уехать, как нас снова охватил ужас, неиссякаемым источником которого был сгоревший особняк. Руки Полы судорожно вцепились в руль, пальцы сжимали обод, то стискивая его, то немного расслабляясь. Дом уже остался довольно далеко позади, но я видел, что ее сознание по-прежнему блуждает среди опустевших комнат, словно она проводит мысленную аутопсию жертв пожара.
Пытаясь подбодрить ее, я обнял Полу за плечи. Она повернула ко мне лицо, рассеянно улыбаясь, как улыбается влюбленному пациенту доктор, начиная догадываться о его чувствах.
