– Как? Вы же сами – любитель массовых действий, передач с неожиданными поворотами сюжета. А когда человек сидит и говорит…
– Я не просто любитель массовых действий! – вспылил Ворошилов. – Я еще и понимаю телевидение! И докажу вам: человек в кадре – это не обязательно «говорящая голова»!
Противоречить было бесполезно. Во-первых, я понимал: он выиграет. Во-вторых, стало интересно увидеть, что он придумал.
Передачу он назвал «Рассказы о профессиях». Казалось бы: что может быть скучнее слесаря, на протяжении сорока минут рассказывающего, каково это – работать слесарем. Или инженера. Или даже библиотекаря. Говорящая голова – она и есть говорящая голова.
Редкий случай – Ворошилов намеренно изменил любимому прямому эфиру с передачей, которую монтировали в студии. Но как он это делал!
Шла запись его интервью с рабочим-трубоукладчиком. Человек всю жизнь клал трубы – большие, маленькие, в земле, на земле…
– Тебе страшно бывает? – Ворошилов смотрел на рабочего с почти отеческим сочувствием.
– Да нет, – рабочий смущался перед камерой, пытался подбирать слова. – Чего там бояться.
– А когда на высоте работаешь?
– Нет, не страшно.
– А представь: страховки нет, ветер сшибает с ног… – Ворошилов рисовал самую сложную ситуацию, какая только могла возникнуть. И рисовал так точно, что по лицу рабочего становилось понятно: с ним такое было. Он вот именно такое сейчас вспомнил.
– Да, вот тогда было страшно. Мы тогда с мужиками… – рабочий уже не подбирал слова, говорил как есть, перебивая сам себя.
Все, что записывалось до этого, Ворошилов безжалостно вырезал. А слова про «страшно» давал в эфир.
В его передачах на лицах людей читалась такая буря искренних эмоций, что каждый выпуск мы смотрели как документальный фильм. А может быть, даже художественный.
Ворошилов не стеснялся задавать вопросы настолько провокационные, что казалось – еще чуть-чуть, и вместо ответа получит кулаком в лицо. Но вместо этого он получал эмоции героя на их пике.
Он мог спросить: «А ты, наверное, из-за своей профессии… ну вредное же производство, да? Наверное, ты уже импотент». – «Я импотент?! – возмущался рабочий. – Да у меня там была такая любовь!» И вопрос, и начало ответа при монтаже вырезались. А про любовь Ворошилов оставлял.
Его герои плакали в кадре. Смеялись в кадре. Возмущались в кадре. Они жили в кадре. И, наверное, тихо ненавидели Ворошилова.
Он и сам, кстати, к людям относился без особой любви. Нет, пожалуй, я неправильно выразился. Человек был для Ворошилова предметом колоссального интереса. Но это был интерес исследователя, интерес режиссера, интерес того, кто над человеком, а не рядом с ним.
Человеческие страсти и слабости – как их показать? Как вытащить? Как показать изменения? А люди-герои… Что ж, он умел лепить героев – особенно это было хорошо видно в «Что? Где? Когда?». Он видел, на кого можно сделать ставку. Находил тот характер, которому подойдет образ интеллектуального супермена. И делал их – Друзя, Бялко, Двинятина… Режиссер человеческого телевидения.
– Не могу работать с людьми, – признался Ворошилов однажды. – Когда был режиссером в театре, шел на репетиции с актерами, меня рвало в подворотнях, потому что я понимал: сейчас придется общаться с теми, кто меня не понимает, а я не хочу понимать их.
Телевидение создало для него тот счастливый барьер между ним и другими. Он руководил людьми из-за кадра. Из аппаратной. Из ПТС. Из своего мира.
– Заходите. – Ворошилов открыл дверь своей квартиры… и я замер на пороге.
Впереди была чернота. Полная, бесконечная чернота. Черные стены. Черный пол. Черный потолок. Красная лампа на столе.
– Это… – Я постарался найти слово, какое подошло бы, чтобы выразить мое недоумение, смешанное с удивлением, ужасом, шоком и чем-то еще неназванным, чему, кажется, до сих пор не придумали определения.
– Заходите, заходите, – он махнул рукой, словно не заметив моей реакции.
Его квартира была еще более необычной, чем он сам (хотя куда уж больше?).
Кровать отделялась черной бархатной портьерой. На черных стенах – приколотые булавками желтые листочки. Сотни листочков. На каждом – короткая запись: он фиксировал идеи, которые приходили ему в голову. Воплотил далеко не все.
