— Видишь ли, — отбиваюсь я, — должность начальника вспомогательного цеха как-то не вяжется с такими словами, как мечта, цель. Я бы занялся исследовательской работой, но для начала надо просто утвердиться в технике. Да и попасть на научную работу не просто. Нужен шеф, нужно, чтобы ты был нужен, и так далее.
— «Утвердиться в технике…» Не зли меня своей дряблой обстоятельностью.
— Не вижу разницы между моей старческой обстоятельностью и твоим голым расчетом. А то, что я делаю на работе, мне нравится. Я частенько выкладываюсь, и для меня это имеет смысл.
— Ну, ну. Представляю тебя через двадцать лет: тихий непротивленец, уютная супруга, огородик, мягкие тапочки, рюмка коньячка по огромным праздникам — культурные серые перспективы.
— Положим, выпивать лишнее даже по праздникам не ахти какое достижение.
— Правильно, этого ты, как лысый киповец, себе позволить не сможешь. Да и еще многого чего. А ты знаешь, например, что кое-чему давно сменили название?
— Я не собираюсь ничему давать другие названия. Во всяком случае, в области морали.
— Действительно, пожалуй, тебе это не понадобится.
— Слушай, Толя, — говорю я, — ты ведь не самый обычный, ты махровый карьерист.
— И опять же неверно, — отвечает тот, вздыхая. — Состояться как личность — вот как это все называется. Учу его, учу…
Я смеюсь.
— Черт возьми, объясни мне одно, — перебиваю я его. — Ты вот и мыслишь дерзко, и кажется иногда, что верно. Но почему же правота твоя, Толя, как правило, такая однозначная?
— Ага! — ревет Григорьев. — Правда-то она глаза колет.
— На видении одной изнанки жизни, по-моему, далеко не уедешь.
— Это мы еще посмотрим. Во всяком случае, от твоей мерной скорбной поступи прямо скулы сводит, — парирует он.
Все, что он говорит, весьма неприятно слушать, хотя и разговор наш скорее символический. Мы уже не раз беседовали вот так, знаем друг друга хорошо и знаем, у кого что болит. Денисов помалкивает, он не хочет «попасть под трамвай».
Тоже принцип. Мои позиции в жизни относительно прочнее, на мой взгляд, чем его. Поэтому Григорьев бомбит в основном меня, пытаясь за мой счет разобраться и в себе. А вообще, я ему даже завидую. Недремлющий ум, руки развязаны от борьбы с самим собой, поэтому чаще всего он занимается другими. Административный талант, как я его понимаю. Таких женщины любят.
Мы молчим, каждый думает о своем. Где-то хлопнула дверь, и по бетонному полу нашего коридора из конца в конец зацокали дамские шпильки. Коридор длинный. Шпильки не спешат. За окном капель. Весна. Шпильки прошли треть коридора. Ребята молчат. Сквозь щели окна просачивается хмельной воздух. Шпильки прошли половину пути. Потолок начинает приобретать перспективу. Где-то открывается дверь, поставленный мужской голос что-то говорит, шпильки приостанавливаются, начинают хохотать и затем продолжают путь. Денисов чертыхается и переворачивается.
— Что, Андрюха, душа линяет? — спрашивает Григорьев.
Мы с Андреем смеемся.
— Ну и грубый ты, Толя, — отмечает Андрей.
— Женился бы ты, Анатоль, что ли, — говорю я, пользуясь случаем. — Считай, уже полгода, как вы с Маринкой знакомы. Куда еще тянуть.
Григорьев смеется.
— А что, — продолжаю я, — она рядом с тобой чувствует себя дамой, а это приятнее, чем чувствовать себя женщиной. У тебя же, вон, мышление обострилось, несвойственная доброта иногда проглядывает. Качественный скачок. Мы с Андреем будем в гости ходить к вам, чтобы «погреться у чужого огня». Марина в тебе всякие неровности компенсирует, ботинки заставит твои истоптанные выкинуть и, таким образом, ликвидирует последний источник твоей неуверенности в себе.
— Размечтались, — останавливает меня Анатоль весело. — При современной изощренности женских желаний только идиот может позволить подарить кому-то себя и больше ничего. Современный брак — это слияние двух независимых фирм с родителями-служащими, а не праздник страждущих, но голых душ на обломках одиночества, как ты думаешь.
Это он может, вот так сформулировать, не отнимешь. Андрей смеется. Вот он-то за бодрым тоном резких суждений Григорьева, пожалуй что, ничего и не видит. А там явно сквозит сожаление, которое я очень ценю, и тем не менее спорить с Толей трудно, потому что много еще чего в жизни не проверено.
