«Слышит что душа-то, чует?»
«Ага. Слышит. Земля вроде бы вздрагивает и детишки ревут. Далеко, далеко».
«Ты все такой же, как мальчонкой был, желанный. Не идет, знать, душа на усох?»
«Нет, не идет… Только злюсь я, бывает. Как встречу зло, так и сам злюсь».
«Укрепись, сынка. Злость силу отнимает, а против зла сила нужна». — И будто погладит по голове, как в детстве. И опять Серега словно мальчишка, и все у него впереди.
Вот что песня делает с человеком. А песню человек сложил. В ноги бы ему поклонился за дело светлое.
…Серега шел, и чувство досадной горечи не покидало его. Досадно было из-за крашеной учительницы, из-за себя, что нагрубил ей, вместо того, чтоб убедить по-людски. И все из-за своей неграмотности. Она-то: поли — это самое — симфония, инструменталка, а я — гав-гав и пошел. «И все же, Витюха, на композиторство твое я стопор поставлю».
Расстроенный, Серега забыл заплатить за квартиру. «Уплачу завтра», — подумал он, мысленно прибавляя к пятнадцати рублям, оставленных в музыкальной школе, пятнадцать за квартиру.
На почте Серега повеселел, увидев за барьерчиком черную как галчонок, худенькую девчушку, а не ее сменщицу, женщину средних лет, полную, с прической-стогом в два раза больше головы. Каждый раз, когда она, оформив ему перевод на имя матери, бралась за другой на три рубля, начинала презрительно ухмыляться. Серега догадывался, что причиной этой язвительной ухмылки была не только мизерность суммы перевода. И ему хотелось сказать ей что-нибудь обидное, злое, но он терялся, тем более, что она ухмылку свою не подтверждала словами. Зато, выскочив на улицу, «пускал пар».
— Зараза, расплылась что мешок!..
Но однажды она долго оглядывала его шевиотовый пиджак образца пятидесятых годов, длинные лацканы которого закрутились в трубку, показала на маленький прожог в борту.
— Дырка, — как-то обрадовалась она.
— Ну и што? — начал закипать Серега. — Я же твои дырки не считаю.
Радость на ее лице сменилась ехидством:
— А то: сперва бы штаны себе купил, а потом уж… Без твоего трояка там не обойдутся. Мир, глядите, он трояком укрепит! Штаны свои укрепи…
На этот раз Серега не выдержал:
— А у тебя крепкие штаны? Вот и сиди, а то когда-нибудь прижмут — полопаются. Пишешь? Ну и сиди, пиши и не щерься как кобыла.
Молчком швырнула квитанцию; стог волос затрясся, того гляди, свалится.
С тех пор он, увидев эту женщину за барьерчиком, переводы не делал, а приходил на почту на другой день, когда работала сменщица — вот эта черная девчонка.
…Девчонка куталась в цветастый шарф. Рукой, смуглой до черноты, быстро писала таким почерком, который Серега никогда бы не смог прочитать. Он удивлялся, как это люди разбирают такую писанину, и относился к ним со скрытой завистью и даже уважением.
— Здравствуй, дочка! — поприветствовал Серега.
Девчонка вскинула взгляд. Не глаза — глазищи.
Большие, темные, даже белки смуглые. Улыбнулась, не уменьшив глаз.
— По вашему приходу, Сергей Сапроныч, можно число и время сверять. — Голос у нее грудной, тихий.
«Чайком да конфетками, должно, питаешься, — подумал Серега, — к борщу родители не приучили».
— Так не ходил бы — нужда… Дай-ка две бланки. Ты что, захворала? — принимая бланки, участливо спросил Серега. — Ежисся что-то.
Девчонка почувствовала искренность Серегиного вопроса. Глаза — широкие двери открыты, и Сереге показалось, что он может войти через эти двери в загадочный и в то же время для него понятный мир.
— Да нет… Так, что-то зябну в тепле…
— А, это у меня бывало. Раньше… Кто обидит или там пакость подложит, я и сникну, под солнышком стыну, вроде тебя. А потом — нет, дай, думаю, этот… амутинет…
— Иммунитет, — поправила девушка.
— Во-во, обзавелся им… Как гвоздь теперя. Закаляюсь все время.
Почта была не в людном месте, да еще перед закрытием, поэтому посетителей не было, кроме Сереги да пожилой женщины, которая писала за столом письмо. Им никто не мешал разговаривать.
— А все потому — в чашку свою глядел, — продолжал Серега. — Все боялся: отолкнут от чашки — и скулил. А поднял глаза — вот она жись! Ну и понял: кой-кому и вправду чашку поднести надо, а кого и дубиной от нее гнать. Оно, конешно, все тоньше, сложней в жизни, это я примерно говорю…
