— Не я сказал — Горький.
— Носяру видите? — Проня, демонстрируя, повел носом туда-сюда. — Кривой?
— Ну.
— Из-за нее, Машки. И с кем бы, думаете? С Мишкой Коневым, напарником. В забое, бывало, лопатили бок о бок, что песню поем, а на-гора душевные интересы расклинились. Машка между нас. Отступись, говорю. А хрен, говорит, с маслом. Давай, говорит, драцца.
Проня примолк, разжигая интерес, а Валя нетерпеливо спросила:
— Дрались?
— Зачем? Мишка-то был боксер, и я понял — не слажу. Не поддался, значит, слепому случаю. Я другим взял. Курсы комбайнеров окончил и прогремел делами.
— А нос?
— Так это уж на свадьбе. Мишку пригласил. Ну он по пьянке, дурак, повернул мне носопырку. С тем и рассчитался, уехал.
Илья с Валей поскучнели: история оказалась неинтересной.
— Банальный случай, — сказал Илья.
— Что ты?
— Старо! — пояснила Валя.
— Ясно, давно было, — по-своему понял Проня. — Только мне что после свадьбы, что счас — и под землей солнышко светит.
Проня видел в Илье с Валей себя и Марию примерно семнадцатилетней давности. Они как-то сразу стали понятными и родными. Их нежные отношения друг к другу умиляли его.
Поезд увозил Проню, а душа и думы его были дома, и он изливал их Илье с Валей, этим как бы приближая сейчас Марию к себе.
— На курорт вытолкали. Машка ревела коровой, — приврал Проня. — А она у меня видная. Небось видели на перроне?
— Экстравагантная женщина, — Илья усмехнулся.
— Как, как?
— Ну первый сорт, — пояснила Валя.
Проню слегка уязвила оценка Марии на сортность, вроде магазинной вещи.
— В сортах не кумекаем, — сказал Проня. — У нас своя мера.
— Ну вот и в амбицию, — опять непонятно выразился Илья, а Валя тут же пояснила:
— Он говорит, зря обиделись.
— Да я разве обиделся. Я ведь понимаю: одному — попадья, другому — попова дочка.
— Бывает, и наоборот, — возразил Илья. — Сперва правится, а потом… что рыбу тухлую ешь.
— Что ты, Илья! — возмутилась Валя.
— Так ведь сами выбираем-то, по себе. А коли выбрал, так сохрани ее такой на всю жизнь, — загорячился Проня. — «Нравится, не нравится». Не признаю я этого.
— Примитивный человек.
— Вот обзываешься, а зря. Действием поперек своим словам идешь. Не спускаешь с нее глаз-то? Конфетки изо рта в рот суете. А думается мне, не первый год уж поженимшись? — И Проня рассмеялся, довольный собой. — Вот так: твоим салом да тебя же по мусалам.
Илья непонятно улыбнулся и подмигнул Вале. Та смутилась и опустила глаза.
«Чего это они? — затревожился Проня. — Будто ничего лишнего и не ляпнул?» И чтобы развеять наметившуюся неловкость, предложил:
— Давайте-ка, ребята, перекусим, — достал сумку и начал выкладывать снедь на стол. — Тут моя понасовала…
Илья потянулся под полку за баулом.
— Мне тоже подналожила…
Валя шикнула на Илью, поглядела строгим, предупреждающим взглядом и, перехватив из его рук баул, улыбнулась Проне.
— Провожали нас, знаете…
— Это уж всегда, как о дорогу, так…
Проня почувствовал недоговоренность, и больше не захотелось откровенничать. Поужинали почти молча.
За окном уже была тьма. Проня с Ильей вышли в коридор покурить.
Встречный пассажирский с воем и грохотом промелькнул мимо лентой освещенных окон.
— Прут… — сказал Проня.
— Да, скорость, — согласился Илья.
Когда вошли в купе. Валя уже лежала в постели на нижней полке. Горел ночной свет. Илья, не стесняясь, разделся, пожелал спокойной ночи Вале и лег на другую нижнюю полку. Проня разулся, а уж раздевался на полке, что над Валей.
Проня прислушивался к мягкому перестуку колес и думал о резкой перемене в его жизни, хоть и временной, но свалившейся на него нежданно-негаданно. Думал о доме, оставшемся где-то далеко-далеко. Вовка теперь, должно, читает на кухне, а Мария смотрит телевизор, а может быть, легла в постель и не спит, как и он, Проня, и думает о нем. И подосадовал на себя, что не проявил твердости, не отказался от путевки, гори она огнем! А теперь вот болтается, как хрен во щах. Хотя и полечиться надо — не на конфетной фабрике оттрубил двадцать лет. И еще подумал об Илье с Валей, позавидовал; едут вместе. Илья что-то все подмигивал, а та одергивала его и краснела.
