Когда уходит земной полубог - страница 4
— Не боись, Алёша! — Хотя хитрый протопоп говорил о разбойниках, оба понимали, что речь идёт кое о ком повыше, нежели лесные братья.
— А я и не боюсь, отче! С тобой мне всегда спокойно! — доверчиво улыбнулся царевич, которому и впрямь было всегда спокойно со своим властным и сильным пастырем. Недаром он называл отца Якова своим судьёй, ангелом и прямым заступником перед Богом! И кто знает, погибни в те годы Пётр и взойди Алексей на престол, может, и быть бы отцу Якову Игнатьеву по своей силе и влиянию на царя вторым Никоном[7]. А царский престол мог ведь тогда опустеть в любой час! Всем ведомо было, что царь Пётр в баталиях лихим пулькам не кланялся, лез в самое пекло. Да и на больших дорогах куда, как легко мог сгинуть! Все знали, что государь летает из конца в конец по всей России в простой двуколке с одним денщиком. На все уговоры придворных взять крепкий конвой Пётр только отмахивался — то ли верил в свою звезду, то ли просто чувствовал себя единым хозяином на Руси!
А ведь многие желали царю скорой смерти: не только раскольники, но и самые кроткие мужики и посадские людишки, задавленные жестокими поборами! Средь недовольных были и казаки, утерявшие свои вольности, и благочестивые монахи, лишённые своих доходов! Даже среди дворян ширился круг недовольных поголовной военной службой. Роптала и родовитая знать, теснимая при дворе немцами и выскочками из новиков. И наконец, не было согласия и в самой царской фамилии: хотя давно были пострижены в монахини царевна Софья Алексеевна[8] и царица Евдокия Лопухина, а отзвуки этих семейных дел по-прежнему аукались в доме Романовых. Открыто роптали сёстры царевны Софьи, особливо царевна Мавра Алексеевна, тайно ведшая с Софьей переписку; не имел царь особой помощи и от чад покойного брата Ивана. Ну да то — всё проклятое, злое семя. Милославских[9]! А теперь беда подбиралась к Петру тем ближе, чем дальше от отца становился его первородный сын.
«Дай срок, накажет ужо тебя Господь за гордыню твою, будешь знать, как объявлять себя самовластцем! — Отец Яков и в мыслях вёл свой старый спор с царём. — А может, и правы раскольники, когда вещают, вслед за своим неистовым протопопом Аввакумом: выпросил у Бога себе светлую Россию Сатана да исчервляет её кровью мученической!» И как знать, нет ли правды в их речах, что царь Пётр ежели и не антихрист, то предтеча его на Руси?»
Эти сомнения отец Яков доводил до царевича не сразу, а боле напирал поначалу в духовных беседах с отроком на общее неустройство российской жизни.
— Россия ныне — корабль, носимый штормом, в то время как капитан пьянствует, а команда спит! — Как бы посмеивался протопоп, но его слова западали в душу царевича, который не только часто видел батюшку пьяным, но бывал по пьянке иногда и битым. А однажды пьяный отец оскорбил его наособицу: заставил встать на колени перед Сашкой Меншиковым, отличившимся при взятии очередной фортеции. И слова отца Якова показались после той великой обиды ещё более правильными и справедливыми. Так умело, год за годом, внушал духовник не только неуважение, но и презрение сына к отцу. И вот она, первая победа: нарушив волю отца, царевич поспешает встретиться с невинной страдалицей!
Возок вылетел из дремучего леса, и по обе стороны дороги замигали огоньки в избах — приближался Владимир.
На постоялом дворе порешили не останавливаться — вдруг кто-нибудь узнает царевича в лицо, передаст воеводе. Быть беде! Лошадей завернули на подворье Тезикова в пригородном посаде. Здесь и переночевали в душной избе. У Тезикова ребятни сам-шест, так и зыркают с печки любопытными глазёнками. Царевич посмотрел на них, улыбнулся, приказал Михалычу одарить ребятишек вяземскими печатными пряниками — вёз их в подарок матушке. С тоской посмотрел на слюдяное окошечко: в своём Отечестве царский наследник должен таиться, яко тать! Но поутру тоски как не бывало: отдохнувшие лошади вихрем неслись по крепкому снежному насту, утро стояло весёлое, морозное, солнечное. Отлетела, растаяла тоска-кручина, и окатила вдруг приближавшаяся радость: через час-другой сбудется заветное и после восьмилетней разлуки увидит он самого близкого человека на земле — матушку родимую и любимую! В морозном солнечном блеске засияли многочисленные купола соборов и церквей. Суздаль, будто сказочный град Китеж, выплывал навстречу.
