— И сбережет бесценное время. Но я никуда не тороплюсь, господин Богатырев, и рискую собственной задницей. Каждый волен поддерживать интерес к жизни по-своему. Кроме всего прочего, здесь, в Будайине, мы придерживаемся определенного кодекса чести. У меня нет оружия — у них нет оружия, и обе стороны знают это. Каждый, кто нарушит правило, испытает последствия на собственной шкуре. Мы — одна большая дружная семья.
Не знаю, купился Богатырев или нет, но я такого и не добивался. Просто давил на него слегка, пытался понять, что русский из себя представляет.
Сквозь маску невозмутимости чуть-чуть проглянуло разочарование. Наверняка сейчас он решает, не переиграть ли все. В поисковой системе легко найти координаты целой армии наемных громил. Накачанных, тренированных, готовых продемонстрировать целый смертоубийственный арсенал для услады сердца такого клиента, как Богатырев. Там числятся агенты с блестящими новенькими парализаторами под пиджаком, принимающие посетителей в просторных, удобных офисах в респектабельном квартале города, с секретаршами и компьютерами, имеющими доступ к базам данных в любой части света, с фотографиями в красивых рамках, где они обмениваются рукопожатием с особами, которых узнаешь по газетным снимкам… Извините, это не про меня. Да, мне тоже очень жаль, причем гораздо больше, чем вам.
Я знал, о чем хотел бы спросить Богатырев, и решил ему помочь. — Вы не понимаете, почему лейтенант Оккинг рекомендовал меня, а не какую-нибудь организацию из центра?
Ни один мускул на его лице не дрогнул.
— Да.
— Лейтенант — часть нашей дружной семьи. Время от времени он подкидывает что-нибудь полезное мне, а я — ему. Слушайте, если вы пойдете к одному из тамошних лощеных агентов, он, конечно, справится, но возьмет в пять раз больше, чем я, и провозится дольше; даю гарантию. И еще: такие птички высокого полета имеют привычку громыхать повсюду дорогим оборудованием и оружием, и привлекать всеобщее внимание. Я работаю без лишнего шума. Меньше риска, что объект вашего интереса, кто бы он ни был, получит украшение в виде ожогов от лазерной пушки.
— Ясно. Раз уж вы сами затронули вопрос оплаты, могу я узнать, во сколько вы оцениваете свои услуги?
— Зависит от того, что требуется сделать. Есть дела, за которые я вообще не берусь. Считайте это заскоком. Но если я откажусь, то порекомендую надежного парня, который наверняка согласится. Не желаете рассказать все с самого начала?
— Я хочу, чтобы вы нашли моего сына.
Я молчал, ожидая продолжения, но Богатырев, кажется, уже высказался.
— О'кей, — произнес я.
— Вам понадобится его фотография. — Он не спрашивал, просто констатировал факт.
— Конечно. И максимум информации: как давно он пропал, когда его видели в последний раз, что он говорил; сбежал мальчик по собственной воле или вы думаете, что его сманили. Это большой город, Богатырев; при желании здесь легко найти укромный уголок и затаиться. Я должен знать, откуда начать поиски.
— Сколько вы берете?
— Хотите поторговаться?
Он начинал действовать мне на нервы. С трудом нахожу общий язык с новыми русскими. Я родился в 1550 году хиджры (2172 по времяисчислению христиан). За тридцать-сорок лет до моего появления на свет коммунизм и демократия исчерпали ресурсы, и, после волн эпидемий и нищеты, как бы впали в кому и скончались, не приходя в сознание.[1] Бывший Советский Союз и Соединенные Штаты раздробились на множество монархий и диктаторских режимов. Вскоре за ними последовали другие страны. Скажем, появились независимая Моравия, Тоскана, Содружество Западной Территории — все отгорожены от соседей и боятся друг друга. Понятия не имею, из какого именно государства Возрожденной России прибыл сюда Богатырев. На самом деле, особой разницы нет.
Он не отрывал от меня глаз; наконец я сообразил, что русский и рта не раскроет, пока я не объявлю свою цену.
— Тысяча киамов в день плюс расходы. Три штуки сейчас в качестве аванса. Когда выполню работу, иншалла, представлю список вынужденных трат.
Названная сумма в десять раз превышала мою обычную плату; я ждал, что он начнет торговаться и немного снизит ее.
