Ночной воздух казался прохладным и бодрящим, совсем таким, каким он его помнил. Раскинувшийся под ним город тоже мерцал по-прежнему, только огней стало больше: на невероятной скорости мчались какие-то странные яркие точки.
Женщина снова закричала, опять привлекая к себе внимание. Ее спасение не входило в его обязанности. Люди порой прыгали с крыш. До погружения в вынужденный сон ему часто приходилось видеть, как многие выбирали себе эту участь, и он не пытался их отговаривать. Все-таки он — горгулья, а не священник. Да, он должен защищать людей, но как расу в целом, а не каждого в отдельности и не от их собственных глупостей. Если умирает слабак, мир становится сильнее — такова одна из формул, благодаря которой существа живы и здравствуют.
И все же… Он перевел взгляд на устремившееся к земле тело. Женщина махала руками, словно пыталась взлететь.
Зачем ее спасать? Нужно заняться собственными проблемами: узнать, почему он очнулся, пробуждаются ли его союзники и враги.
Она снова закричала, вернее, попыталась это сделать, и до него вновь долетел запах имбиря. Теперь женский голос, почти заглушённый ветром, звучал совсем сипло.
Стиснув зубы, он стал отворачиваться и уже перевел взгляд на дома, где до оцепенения ночевали горгульи и химеры. Но, несмотря на уверенность в правильности действий, его тело рассудило иначе. Крылья изогнулись, плечи изменили положение, и он спикировал — прямо вниз — к уже безмолвной женщине, стремительно несущейся к земле.
Мимо со свистом проносился и трепал одежду воздух. Грудь Ками сжалась от страха с такой силой, что она не могла вдохнуть. Она падала… падала. Мозг вопил что есть мочи и командовал схватиться за что-нибудь, чтобы остановить падение, но уцепиться было не за что. Только злой ветер кружил вокруг и завывал в ушах. Она умрет. Смерти не миновать.
Эта мысль эхом металась в мозгу. Да, она умрет, и сама в этом виновата. Только идиотка способна лезть на карниз, чтобы поближе разглядеть статую!
Ками зажмурилась и попыталась прижать руки к телу, но не смогла — не давал ветер.
По щекам струились слезы, мир ее темнел… И вот совсем померк.
Секунду она летела вниз, забыв, где находится и что происходит. Внезапно что-то налетело на нее, схватило и ошеломило. Несмотря на страх, Ками широко раскрыла глаза. Земля… Она уже ударилась о землю? Или выжила?
Ками все еще летела, причем быстро, но уже не вниз, а в сторону. Ее что-то несло прочь и держало… похоже, в руках… Голова откинулась назад, легла на одну из этих рук и уткнулась в грудь — крепкую, прохладную, голую. Сердце у нее еще билось. Она чувствовала это, ощущала, как вдыхает и выдыхает жгучий воздух. Она кричала. В голове проносились обрывки бессвязных мыслей, беспорядочных, как окружавшая ее действительность.
Казалось, все вокруг нереально… Она прижала к щекам дрожащие пальцы. И ощутила прикосновение. Она вообще все чувствовала.
И была жива. Невероятно, но кто-то ее спас. Наконец она повернула голову вверх так, чтобы увидеть, кто ее несет.
Гладкая, точеная линия подбородка. Высокие скулы. Угловатые, резкие черты лица, непривлекательные по отдельности, но в целом такие поразительные, внушительные и… знакомые. Она услышала шелест над головой и обратила взгляд на источник звуков. В ночи колыхались шестифутовые крылья — такие светлые, словно мраморные. Она опять всмотрелась в лицо спасителя. Теперь и он глядел на нее, и черты его лица были такими четкими, словно каменными.
Камень, крылья… горгулья!
Боже милостивый! Ее спасла горгулья! Рот у нее сам раскрылся, и из груди вырвался пронзительный крик.
Он оставил вопль без внимания, схватил ее еще крепче и помчался так, что воздух свистел в ушах, не давая вздохнуть и останавливая рвущийся из горла крик.
