Юдит прислонилась спиной к стене, ногами прочно уперлась в пол. Она была готова встретить удар. Несмотря на то что воздух был тяжелым от гари, знакомые запахи не исчезли бесследно, стены все еще пахли домом пожилого человека, чем-то далеким и надежным. Юдит уткнулась носом в обои. Их рисунок был такой же старый, как и в доме у Йохана, в тех комнатах, где Юдит жила вместе с мужем, ожидая, когда будет достроен их собственный дом. Его так и не успели построить, она никогда не обставит его мебелью. И никогда не увидит на стенах новые обои с кувшинками, которые она выбрала в лавке у госпожи Мартинсон, без конца меняя решение и споря из-за каждого цветка по очереди с мужем, братом и золовкой, которая хотя бы понимала, насколько важен для нее этот выбор. Тогда Юдит вышла из магазина с чувством облегчения, радуясь, что отныне ей не придется больше просматривать образцы обоев, сравнивать их между собой у себя дома, а потом еще раз у госпожи Мартинсон и опять дома. Она даже взяла напрокат машину, чтобы поскорее сообщить радостную новость мужу, который тоже вздохнул с облегчением, после чего это событие было отпраздновано вместе с золовкой в ресторане “Нымме”, где крем от пирожных попал ей в нос, который тогда был еще гладким и горячим, так как она каждый вечер очищала лицо сахаром. Подумать только, сахаром! Пили ли они коктейли, танцевали ли в тот вечер?
И действительно ли муж потом присоединился к ним? И думала ли Юдит опять, что этим вечером, этим вечером обязательно все получится? Думала ли она в тот день так, как думала и желала раз за разом?
Конец, которого ждала Юдит, так и не наступил. Утром город пошатывался, горел и дымился, но он не исчез, и она все еще была жива. А вот Красной армии не было. Доносящиеся с улицы радостные возгласы заставили ее подползти к заклеенному бумагой окну и открыть его, не обращая внимания на осколки. Войска вермахта заполнили дорогу, касок и велосипедов было так много, что сосчитать их не представлялось возможным, коробки противогазов раскачивались из стороны в сторону, солдаты тонули в море цветов. Юдит высунула руку на улицу, в воздухе кружились улыбки, словно пузырьки в лимонаде, руки махали освободителям, гоняя ветер, наполненный девичьими запахами, и ладони были словно листья на летних деревьях, дрожали и трепыхались, среди них другие руки рвали листовки компартии, картинки с портретами руководителей, чьи рты уродливо разъезжались, головы крошились, шеи расползались, чьи-то пятки вдавливали их глаза в землю, яростно сыпали песок в их бумажные рты, обрывки разлетались по улице, словно конфетти; разбросанные повсюду осколки стекла скрипели под ногами, как свежевыпавший снег. Ветер с шумом захлопнул окно, Юдит вздрогнула.
Этого не должно было произойти. А как же конец, которого она так ждала? Юдит была разочарована, решения проблем не последовало. Она дышала пробивающимся с улицы воздухом свободного Талина. Несмело, чуть-чуть. Так, будто неосторожное дыхание может спугнуть мир или будто ее накажут за то, что она не верила в победу немцев и отступление Советского Союза. Выбежать на улицу она не осмеливалась, и дело было не только в заплетающихся от волнения ногах, но и в несоответствующих мыслях, которые выскакивали наружу, словно соседская девочка, выбежавшая во двор с криком: “Папа едет домой!” Ее крик напомнил Юдит о том, в каком она положении, и ей, как старухе, пришлось опереться на стул, поднимаясь с пола.
Очень скоро разворованные Красной армией магазины вновь наполнятся товарами и откроют двери для покупателей, девушки-продавщицы за прилавками будут заворачивать покупки в бумагу, очистные сооружения починят, мосты поднимутся над реками, все, что было разгромлено, уничтожено и убито, вернется на свои места, словно в прокручиваемом в обратную сторону фильме. Город все еще был обнаженным и искалеченным, на дорогах валялись трупы лошадей и красных солдат, над которыми кружили жуки и мухи, но скоро и их не станет. Порты отремонтируют. Железнодорожные пути исправят. Выбоины от снарядов на дорогах зальют асфальтом. Из руин поднимется мирная жизнь, строительный раствор закроет зияющие в стенах дыры, разрушенные дороги больше не заставят путешественников менять маршрут, свечи можно будет убрать со стола в коробки, в квартирах загорятся электрические лампочки, сосланные вернутся, Йохан придет домой, и никого больше забирать не будут, никто больше не исчезнет, не будет никакого ночного стука в дверь, и Германия выиграет войну, что может быть лучше? Вновь наступят будни. И хотя именно этого Юдит только что желала, мысль в мгновение ока стала вдруг невыносимой и вызвала панику. Те будни, что ожидали ее в ближайшем будущем, не были буднями, о которых она мечтала. За окном лежал город, свободный от большевиков, — сапоги первых репатриантов уже пылили по его улицам, вскоре он наполнится эстонскими, немецкими и латвийскими военными формами, а также кружащими вокруг них девушками, дамами, невестами, вдовами, матерями, дочерьми, сестрами, бесчисленным количеством галдящих, всхлипывающих и пританцовывающих женщин.
