— Нам, а ты помнишь, чей это был дом?
Нам Бо поглядел на мокрые от дождя остатки крыши из листьев, свисавшие с верхушки обугленного деревянного столба, потом перевел взгляд на убежище. Это была добротная щель, обшитая стволами кокосовых пальм, за ними шел слой глины, смешанной с поло́вой; в убежище можно было разостлать двуспальную циновку и повесить большую — для целой семьи — противомоскитную сетку. Снаружи убежище густо заросло травой.
— Как не помнить! — ответил Нам Бо.
— Ах, какое горе! Ладно, отдохните здесь, а я пойду вперед, надо известить сестрицу Шау.
— А нам нельзя с тобой?
— Я и сама давно здесь не была, не знаю, где, в каких местах партизаны поставили новые мины. Чего доброго, еще напоремся на них, все погибнем зазря.
Девушка сунула свой дождевик в вещмешок, нарубила кинжалом тростник и, став у входа в убежище, попросила меня замаскировать ее зеленью.
— Обряжайте как хотите, лишь бы «старые ведьмы» да вертолеты не углядели.
Я совал листья, стебли тростника в маленькие карманы на ее вещмешке и чувствовал себя таким счастливым, словно она дала мне разрешение ухаживать за нею. А сама она тем временем спрашивала Нам Бо:
— Ты помнишь Бай Тха?
— Как не помнить!
— Я за всей этой суетой позабыла рассказать тебе, только сейчас вспомнила, когда заговорила о минах. Ведь Бай Тха-то и напоролся на наши мины.
— Неужели?
— Счастье еще, что уцелел. Правда, левую ногу задело, и он теперь хромает. А любопытным — как тут без них — объясняет: мол, напоролся на американские мины. Он и сестрице Шау примерно то же сказал. «Поди-ка, — говорит, — отличи американские мины от наших гранат. Да ведь если вдуматься — из-за кого, как не из-за этих проклятых янки, наши и ставят-то мины?»
Ничего не скажешь — справедливо.
— А где теперь Бай Тха? — спрашиваю я.
— Угнали вместе с другими в поселение. Вы закончили?
— Да. — Мне было приятно, будто я украшал ее к празднику.
— Спасибо. Так что оставайтесь-ка оба здесь. Если услышите взрыв, знайте — я напоролась на мину. Только вы не беспокойтесь, я не зря изучала пример нашей Хонг Гам.
Малышка Ба ушла. Мы сели у входа в убежище и от нечего делать принялись грызть лепешки. Нам Бо прислонился к стенке и смотрел вдаль — там, где виднелась гряда деревьев, была деревня Михыонг. Съев четверть лепешки, он сказал:
— Рельеф и местность вообще — что надо, а мы никак не управимся с янки. Чудеса!
Желая рассеять его печаль и раздражение, я постарался перевести разговор на другую тему.
— А чье это было убежище, Нам?
— Да одной женщины, ее звали Но. Давно уже, когда янки только ввели сюда войска, они хотели согнать народ — всех до единого — поближе к реке: здесь, мол, в садах да посадках легче укрывать вьетконговцев. Ну а кто не ушел из деревни, тех расстреливали с вертолетов, летавших вдоль реки днем и ночью. Тогда вся деревня перебралась на открытое место, поближе к полям, потом люди устроили демонстрацию, направили представителей к властям и сказали им: бросить деревню — значит и землю бросить; мы переселились в открытое поле — тут все видно как на ладони. И с тех пор вот уж который год все деревни, что стоят вдоль каналов в Тростниковой долине, перебрались к самым полям. С воздуха дома, люди просматривались свободно — и наконец неприятель успокоился. Если, бывало, попадет под подозрение чей-нибудь дом, вертолет сядет прямо напротив двери, полицай высунется из кабины и допросит с пристрастием. А бывает, вертолет зависнет прямо над домом — разгребут граблями крышу и смотрят сверху вниз, проверяют. Люди живут то ли наполовину законно, то ли наполовину незаконно — поди разберись. Но бойцы, партизаны, кадровые партийцы не отрываются от народа. И — не поверишь — по ночам здесь прямо-таки веселье. Среди поля во всех домах зажигаются огоньки, как звезды на небе. В каждом доме включают транзистор и слушают Ханой или радио «Освобождение». Когда я еще работал здесь, частенько заходил в этот дом. Хозяйка-то, Но, доводилась мне родней с материнской стороны.
Я слушал Нам Бо и смотрел вслед Малышке Ба — ведь на слуху, как говорится, были и кружившая в небе «старая ведьма», и звено вертолетов, снижавшихся над дальним полем, — точь-в-точь три черпака из скорлупы кокосового ореха.
