Я так расстроилась из-за своего прокола, что горевать о высокой цене капучино уже не смогла. Поэтому, когда Анна назвала требуемую сумму, я равнодушно отсчитала ей деньги, получила чек, а затем пошла к другому концу стойки, где выдавались заказы и где уже ждали два человека.
Здесь работал парень. Тощий, долговязый, с длинными и жилистыми руками, он был одет точно так же, как Анна, и обращал на себя внимание доходящими до плеч волосами, которые были собраны в хвост. Этот хвост так и вертелся у меня перед глазами: бармен стоял спиной и быстро работал с огромной машиной. Та шипела, пыхтела, булькала, наливала несколько напитков одновременно и сверху была вся заставлена посудой. С поразительной ловкостью и абсолютным спокойствием парень манипулировал кнопками, трубками, рычажками и разными непонятными штуками из машины; пакеты с молоком, кувшины, тряпки, блюдца и стаканчики с приправами мелькали в его руках с такой быстротой, словно он был жонглёром. Не прошло и полминуты, как все три посетителя, включая меня, получили свои заказы.
– Ваш американо! Ваш мокко! Ваш капучино! – бармен наконец-то повернулся ко мне. Лицо его оказалось некрасивым, вытянутым, зато запоминающимся, хара́ктерным: во взгляде парня было то, что называется харизмой. Прочла я и бейджик: «Валерий».
Капучино оказался толстой подушкой молочной пены, вокруг которой виднелся ровный кофейный круг. И как это сделано? Не представляю! Видимо, только у обыкновенных людей жидкость принимает форму сосуда. У барменов она ложится так, как ей велят.
– Шоколадом, корицей посыпать? – спросил меня парень.
– Посыпать, – ответила я, не удосужившись, а вернее, не сообразив уточнить, чем именно.
Не переспрашивая, Валерий наложил на мою кружку металлический трафарет и взмахнул сперва одной блестящей ёмкостью со стойки, затем второй. На моей молочной подушке нарисовалась шоколадно-коричная звёздочка.
Вместе с чашкой капучино я устроилась за столиком в углу, у окошка. С этой точки зал просматривался полностью: можно было наблюдать и за работой персонала, и за пившей кофе публикой, и за входом в заведение, и за лестницей (видимо, в кофейне был ещё второй этаж), и за тем, освободилась ли уборная. Последнее в отдельных обстоятельствах могло быть очень важным.
Я включила ноутбук. Пока он загружался, отпила немного кофе. Оказалось очень вкусно… даже слишком. Особенно понравилась мне пена. Так понравилась, что даже показалось, что неправильно её смешивать с горьким чёрным напитком. Поэтому я взяла ложку и съела всю пену: так, словно передо мной была не чашка капучино, а творожок или йогурт с каким-нибудь ягодным наполнителем. К тому времени, как загрузился компьютер, ни пены, ни звёздочки у меня уже не осталось: в кружке был обычный кофе с молоком. Отхлебнула немного, создала новый текстовый файл, ещё раз отхлебнула… И увидела, что напиток остался только на донышке. «Если допью до конца, то посуду наверняка уберут, а меня попросят заказать ещё чего-нибудь», – догадалась я. Решила пока что не думать о кофе и сосредоточиться на писательстве.
Впрочем, решить «сосредоточиться на писательстве» или даже напечатать эту фразу было намного легче, чем действительно сочинить хотя бы первое предложение своего будущего гениального романа. Я вздохнула, зажмурилась, собралась с мыслями, заставила себя вспомнить все идеи, мелькавшие в голове за последний год… Открыла глаза и решительно напечатала:
«Андрэа Дженкинс была юной шестнадцатилетней девушкой с голубыми глазами и тонкой осиной талией».Перечитала. Обдумала. Увлекательно или так себе? Непонятно. Покосившись на чашку с остатками кофе, я приказала себе не трогать её. Ещё раз напрягла мозги и выдала:
«И однажды она поступила в новую школу». Немного подумала и приписала:
«закрытую». Погладила чашку, взглянула по сторонам. Отдохнуть или написать ещё? Интересно, сколько строк за раз писала Джоан Роулинг? У меня пока что две… Наверно, больше двух… Ну, ладно, продолжаю:
«Она ещё не знала, что в этой школе ей суждено пережить невероятные приключения и встретить парня свой мечты».
