Кое-что о Васюковых - страница 12
— Откуда ты это знаешь?
— Мне Клавдия Николаевна сказала. Я просто ума не приложу, как это у него получается. Что у тебя, способностей не хватает?
— Способностей у него вагон, — сказал папа. — Просто он излодырничался.
— Оказывается, все это время он дрессировал кошку.
— Понятно^— сказал папа. — Он хочет стать Борисом Эдером. В нашей семье нам не хватает дрессировщиков львов, змей и диких крокодилов.
— Он дрессировал кошку совсем по другой причине. Мне Зойкина мама рассказывала. Он хотел освободить Зойку от суеверий.
— Великолепно, — сказал папа. — Дрессировщик-общественник. Доброволец, так сказать. Теперь ты видишь, чего ты добился своей дрессировкой?
— Он добился двойки. А Зоя получила пятерку.
— Что и требовалось доказать, — обрадовался папа. — Я же говорил тебе: не вмешивайся в дела, которые тебя не касаются! Я же русским языком говорил!
— А возможно, это в какой-то степени его касается, — сказала Лялька.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил папа. — По-твоему, надо приучать Петю активно вмешиваться в жизнь? Напиши об этом статью в журнал «Семья и школа». Там это любят.
— Выйди на минуточку, — попросила меня Лялька.
Я вышел за дверь и стал прислушиваться, что они еще про меня скажут.
— А что плохого, — начала Лялька, — если он хотел доказать Зое, что не надо быть суеверной? Он увлекающийся парень. Он увлекся дрессировкой и забыл про школу. И никто ему о ней не напомнил. И в этом виноваты мы…
— Значит, кроме Бориса Эдера, — сказал папа, — мы имеем в доме еще своего Антона Макаренко. Не слишком ли много талантов на одну семью?
— Она нас учит, как воспитывать Петю, — вставила мама. — Очень мило. Она упрекает меня. Я, видите ли, не смотрю за сыном. Я не воспитываю его. Он заброшенный ребенок. Он бегает по двору в рваных штанах, как беспризорник. У него нет матери.
— Не надо расходиться, — попросил папа.
— Нет, как вам это нравится? — спросила мама. — Всю жизнь я недоедала, недосыпала, только и думала, как бы лучше воспитать Детей. Другие мамочки пропадали в театрах или на вечерах самодеятельности. Их дети лежали в кроватках голодные и мокрые по самое горло. Другие мамочки разъезжали по курортам, шили себе наряды, флиртовали, а я одна сидела дома и не могла надышаться на своих детей.
— Не надо расходиться, — еще раз попросил папа.
— Целыми днями я была прикована к вашим горшкам и к вашим болезням. Может быть, я была уродом? Как бы не так! Когда я шла по улице, все на меня оглядывались. Однажды меня остановил ца Тверском бульваре режиссер, который снимал фильм "Аэлита». Он посмотрел на мою фигуру и сразу решил снять меня в роли марсианки. Но я не пошла! Я не пошла, потому что у Лялечки было воспаление среднего уха. И после этого мне говорят, что я не преданная своим детям мать… Я отказалась от роли марсианки…
Когда мама вспоминает про марсианку, она очень расстраивается. И сейчас она расстроилась и начала жаловаться на Ляльку…
Я вышел во двор. У меня опять сделалось плохое настроение. Мне было жалко Ляльку, голубя и немного маму, которая из-за нас «не стала марсианкой в картине «Аэлита».
Дядя Тиша — веселый человек…
Я лежал с папой на диване, голова к голове, и мы слушали по радио про хоккейный матч Польша — Швеция. Из репродуктора неслись страшные крики; кричали болельщики, кричали игроки, но больше всех кричал радиорепортер:
«Удар! Еще удар! Мимо! Штанга! За шайбой трудно уследить! Какой штурм! Вот могучий Ларе Бьерн, капитан шведской команды, устремляется к воротам…»
— Этот могучий Ларе Бьерн, — сказал папа, — еще наделает полякам делов.
— У «его могучий рывок, — сказал я.
— Ладно, вы, могучие, — сказала мама, — оторвитесь на минутку от радио… Ты серую безрукавку брать будешь?
— Буду, — буркнул папа.
Мама стояла у раскрытого чемодана и укладывала вещи. Папа через несколько часов уезжал в командировку.
Запонки я положила в коробочку, — сказала мама. — Рубашки лежат сверху. Пожалуйста, не забудь их менять.
— Не забуду, — отозвался папа.
— Дай честное слово!
Папа дал слово, и мы снова начали слушать, как этот Ларе Бьерн прорывается к воротам. Но тут к нам позвонили. Я пошел открывать дверь. В коридор вошел папин знакомый — дядя Тиша, веселый человек. Он был круглый, совсем коротышка, только голова у него была длинная, вытянутая вверх, словно кабачок. Дядя снял пальто, посмотрел на меня своими маленькими голубенькими глазками и спросил:
