– Ничего, – сказал успокаивающе герцог новообретенной снохе. – Побегает и вернется. Куда он теперь денется.
– Вы не поняли! – тихо сказала девушка. – Ничего такого… мы не… ваше высочество, вы не подумайте!
Сил встать с ковра у нее не было.
– И что в ней такого? – спросил герцог жену. – Совершенно заурядная внешность…
– Ну конечно, тебе всегда роковых брюнеток подавай, – отозвалась герцогиня, по жизни – романтическая блондинка. Она наконец встала и подошла к девушке, чтобы помочь ей подняться. Та с трудом держалась на ногах. – Давайте, дорогая, выпьем пока кофе. Боюсь, разговор будет нелегким для всех нас.
– Ваше высочество… – прошептала девушка, не то пытаясь присесть в реверансе, не то попросту падая в обморок. Герцогиня проворно подвинула ногой легкий стул. Обретя под собой сравнительно прочную опору, девушка отложила обморок на потом. – Он пошутил, ваше высочество!
– Нет, не пошутил, моя милая. Ох уж эти Беруджи! Все у них не как у людей…
Вечером в «Вулкане» Монтейна легонько тронул за рукав служащий:
– Простите, сударь, вас просят зайти в кабинет хозяина.
Монтейн, вознамерившийся было приземлиться у ломберного стола, пожал плечами и направился в кабинет. Сертан окликнул его из дверей комнаты, которая была расположена дальше по коридору и, судя по всему, вела в личные апартаменты Вулкана.
– Здравствуй, Монтейн, – весело приветствовал он. – Это ведь ты у нас нянька Красавчика Кали? Может быть, подскажешь, что с ним такое стряслось?
– А в чем дело? – удивился Монтейн. – Сегодня с утра с ним вроде бы все было в порядке, а днем мы как-то не пересекались.
– Да вот, изволь взглянуть. – Сертан отступил в сторону и шутливо простер руку. Взгляду Монтейна открылась довольно просторная комната, обставленная, впрочем, не столь пышно, как он ожидал. Если это и были личные апартаменты господина Вулкана, то посторонних в них явно не собирались приглашать. Нет, беспорядка внутри не было – как не было и показной роскоши, присущей большинству помещений игорного дома. Убранство комнаты было довольно своеобразным. Создавалось впечатление, что после постройки дома об этой комнате забыли, потом наскоро обклеили ее белой бумагой, а затем кто-то использовал обои как грифельную доску (они были исчерканы какими-то записями, понятными разве что самому Вулкану). Мебель стояла как придется, но при этом так, чтобы на ней смог удобно разместиться тесный приятельский кружок, собравшийся вокруг стола. Картины, в основном фривольного содержания, соседствовали на стенах с малопонятными схемами, состоящими из квадратиков и кружочков.
На краю дивана, сгорбившись и утопив лицо в ладонях, сидел Кали – все еще в студенческой куртке. Вел он себя действительно странно: судя по приглушенным звукам, доносившимся из-под ладоней, молодой человек истерически хихикал, безостановочно раскачивался из стороны в сторону, без всякого ритма; плечи его мелко тряслись.
Монтейн подошел поближе и присел на корточки перед приятелем.
– Кали, – позвал он, положив руку на дрожащее плечо. Но тот, словно и не слыша и не чувствуя прикосновений, продолжал хихикать и раскачиваться – невменяемый, ослепший и глухой ко всему окружающему. Монтейн понял, что его друг просто-напросто пьян до тихой истерики.
– Однако… – произнес он озадаченно, оборачиваясь к Сертану. – Таким я его никогда не видел.
– Да что ты! – язвительно отозвался Сертан. – Даже я его никогда таким не видел! А знаю-то я его поболе твоего – лет пять или шесть, еще с тех пор, как он был безусым щенком вроде тебя. Просто ума не приложу: что же это с ним такое могло приключиться? Я вон даже за газетой посылал, только ничего в ней не нашел такого, что могло настолько пронять Кали!
Монтейн попробовал заглянуть в никакое лицо Кали. Лицо это, когда Монтейн отвел от него руки приятеля, оказалось именно никаким: дурная улыбка и пустые, бессмысленные глаза. Ну чистый недоумок – разве что слюна изо рта не течет.
Сертан тем временем снял жилет и принялся отстегивать запонки.
– Ты тоже приготовься, – скомандовал он, закатывая рукава сорочки. – Будем его вытрезвлять.
