– Тогда я бы тебя расстрелял.
– Спасибо, родной, успокоил. Главное – что? Главное – то, что начальник ваш мне сразу заявил: он решение уже принял, а встреча со мной – это так, пустая формальность. И если он от своего решения хоть на дюйм отступится, то, значит, это мои чары действуют, и в меня тут же стрелять начнут. Вот как!
– Да, – отметил Кали.
– И я как услышал, что он меня не в подвал велит отвести, а отпускает, то сразу и подумал: вот они – чары. И шел, ожидая выстрела в спину.
– Да.
– Кали!
– Да?
– Что ты дакаешь?
– Я только одно объяснение могу подобрать, – сказал Кали медленно. – В покое тебя не оставят. Это раз. До Арафской дуэли, если сам рыпаться не будешь, тебя не тронут. Это два. А вот после дуэли за тебя возьмутся так, что мало не покажется. Это три.
– Я что-то объяснения не услышал, – сказал Монтейн.
– Это значит, что решили, что ты – не «флуктуация». «Флуктуацию» сдали бы научникам, те бы тебя изучали. И ты – не «большая флуктуация»: «большую флуктуацию» просто поставили бы к стенке – во избежание. А вот «гигантскую флуктуацию» – в дни, когда равновесие шатко и Хозяин Арафы еще не определен, – «гигантскую флуктуацию» даже пальцем опасно трогать.
– Ты это не всерьез? – сказал Монтейн.
– Я не шучу, поверь. Я на месте начальника, вот честно, сразу бы тебя расстрелял, как только увидел пять рекомендаций. Но это я. У меня знания есть, а опыта нету. У меня картины нет, как сейчас силы распределены в масштабах Империи. У меня представления нет, какие векторы сейчас влияют на Империю… Хотя какие векторы, когда Хозяина Арафы нет? Ох, я бы тебя расстрелял, а оно бы как рвануло!..
– Что рвануло? О чем ты говоришь?
Кали посмотрел на Монтейна и перетек в сидячее положение.
– Успокойся ты.
– Кали, ты всерьез считаешь, что я опасен?
– Ты сам по себе – мальчишка по фамилии Монтейн, – может быть, совершенно неопасен. Наверняка неопасен. Не можешь ты быть опасным. А вот силовые линии, которые вокруг тебя начали сплетаться, могут быть опасными – а могут и нет. В том-то и проблема, что это обычно определяется слишком поздно! Флуктуация или рассосется сама по себе, или создаст взрывоопасную ситуацию. Я бы тебе посоветовал куда-нибудь уехать на время из Столицы… Хотя… Не знаю. С твоим везением… Он тебе отеческий совет уехать давал?
– Нет.
– А держаться подальше от нас пятерых?
– Кали, я только одного тебя из пятерки знаю; от кого мне подальше держаться?
– Ага, – принял к сведению Кали.
– «Ага», между прочим, благородные люди в разговоре не употребляют.
– С чего ты взял?
– В «Кладезе» вычитал.
– Что за «Кладезь» такой?
– Книжка такая: «Кладезь познаний, необходимых благородному молодому человеку, с присовокуплением Именного справочника титулованного Имперского дворянства».
– Да? Интересная, наверное, книжка…
– Полезная, главное.
– Надо будет почитать на досуге.
– Тебе-то зачем? Ты, скорее всего, с этими познаниями уже родился.
Кали хмыкнул.
– Значит, Монтейн, Арлан тебе отеческих советов никаких не давал…
– Ну?
– Поэтому ни на что внимания не обращаем и идем гулять. Обо всем прочем будем думать после дуэли.
Вяло отмокая в ванне после дня, проведенного в «застенках» ОТК, Монтейн проговорил:
– Как я тебя вдруг начинаю понимать…
– Ты о чем? – Кали сидел здесь, за столом у широкого окна и брился с сосредоточенным лицом.
– Да вот об этом – чтобы думать о прочем только после дуэли. Мне, знаешь ли, резко не до математики стало.
– Ну, идем тогда к Вулкану.
– Кали, это для тебя «Вулкан» – развлечение. Для меня это – место работы.
– Идем девочек искать.
– Куда?
– Да куда угодно. – Кали пожал плечами.
– Ты в увеселительном саду бывал?
– Пару раз – ничего особенного.
– Как граф или как студент?
– А какая разница?
– Огромная, смею заверить.
– Нолл! – заорал Кали так, что Монтейн чуть не нырнул в огромной ванне.
Нолл неспешно воздвигся в дверях.
– У меня есть одежда попроще – наподобие его студенческой?
– Упаси небо, откуда?
– Организуй, – вкрадчиво распорядился Кали.
Нолл, пожав выразительно плечами, вышел. Кали стер с лица остатки пены и спросил насмешливо:
– Тебе бритву одолжить?
– Я тебе все-таки врежу когда-нибудь по носу, – мечтательно проговорил Монтейн.
