– Убедилась? – сказала она себе и повторила вчерашнюю мантру: – Ты не бог.
До следующей ночи она слонялась по квартире со все так же опущенными шторами – неприбранная, неумытая, голодная, пассивная. Но уже не плакала – и это было первым достижением.
Вечером она включила телевизор, надеясь отвлечься от страшных мыслей, которые к ночи проснулись и, будто волки при виде жертвы, уже пощелкивали хищно зубами. Черта с два!
Но Инга сразу же наткнулась на передачу, которая вновь зацепила ее эмоции с жестокой беспощадностью. С экрана вещал молодой человек, который показался Инге знакомым. Но только после того, как ведущий назвал его имя – Степан, она вспомнила, что этот парень – бывший гитарист из Лёкиной группы, с которым она однажды, не так давно, встретилась в кафе. Гитарист скорбно вещал о великой утрате, постигшей их группу. И обнадеживал поклонников тем, что группа и дальше будет существовать – несмотря на то, что осталась вначале без директора, а потом – без солистки.
– Мы находимся в стадии переговоров… Будет подписан новый контракт… – долетали, не цепляя сознания, фразы из разговора. И Инга морщилась: не успели Лёку похоронить, а они, ее музыканты, уже о выгоде думают. Наверняка сыграют на гибели солистки и запустят дополнительный тираж дисков – ведь всем известно, что лучшего пиара, чем трагедия, пока еще не придумали.
– …Новый диск откроет песня, посвященная ее памяти…
Уже и песню новую успели сочинить! Инга вскочила с дивана с тем, чтобы выключить телевизор. Но остановилась, потому что услышанное шло вразрез с ее домыслами.
– …Она была первой вокалисткой. И тоже трагически погибла.
Позвольте? Какая еще первая вокалистка, вторая? Лёка была единственной!
– Диск будет носить ее имя – Анастасия…
Инга выключила телевизор и нервно зашагала по комнате. Ее распирало от негодования. Кощунственно, кощунственно! При чем здесь какая-то Анастасия?
Она закусила нижнюю губу и помотала головой, словно пытаясь прогнать нежелательные мысли.
«Поздно уже сожалеть об этом, – осадил ее внутренний голос, занявший позицию адвоката, тогда как сама Инга выступала прокурором. – Ты сделала все, что могла. Остальное уже не от тебя зависело». – «Да, но я ошиблась, ошиблась!» – «Ты не бог, – безжалостно напомнил внутренний голос. – И не сыщик», – строго добавил он вновь шевельнувшейся жажде мщения.
* * *
Алексей Чернов сидел за столом в своем домашнем кабинете и, рассеянно смоля уже третью по счету сигарету, неаккуратно стряхивал пепел мимо пепельницы. Пепельница не вписывалась в антураж кабинета с антикварным столом из темной древесины и из такого же материала шкафом, с дорогими письменными принадлежностями (Алексей питал слабость к канцелярии и покупал, как ребенок – игрушки, ручки, блокноты, ластики, линейки в больших количествах, но обязательно дорогие), явно дешевая – пластмассовая, выполненная в виде спасательного круга с написанным по его окружности названием городка. Но бесценная уже потому, что ее ему подарила дочь.
Обычно щепетильно относящийся к порядку в своем кабинете и следящий за тем, чтобы столешница была до блеска отполирована, сейчас Алексей, казалось, был абсолютно безразличен к тому, что пепел может повредить лак на поверхности стола. Перед ним лежал раскрытый журнал, и он, уже выучив заметку почти наизусть, все не мог найти в себе силы отвести взгляд от заголовка и фотографий.
Сейчас ему вспоминалось лето, завязывающиеся с Ингой отношения – тот момент, когда робкие ростки их любви только-только начинали проклевываться на неплодородной, как им казалось обоим, почве. Он хотел остановиться в воспоминаниях лишь на этом моменте, не идти дальше, но тот счастливый эпизод вытеснялся другим, неприятным, о котором они оба постарались забыть. Тогда Алексею подложили глянцевый журнал, в котором он увидел фотографию девушки, в которую успел влюбиться, в обществе… другой девушки. И ничего бы страшного в этом не было, если бы не провокационные пояснения к снимкам, намекающие на отнюдь не дружеские отношения между девушками. Как он тогда разозлился на Ингу! Посчитал, будто она его обманула, предала, посмеялась над ним.