Противники ордена призывали отлучить его членов от Церкви, но папа, опасаясь раскола, колебался. В течение многих лет эмиссары Ватикана тайно встречались с руководством «Умбра Домини», и в конце концов сторонам удалось найти компромисс. Орден получил официальное признание Ватикана и разрешение служить мессы на латыни в обмен на отказ от публичных выступлений. «Умбра» обязался в будущем воздерживаться от заявлений прессе, а информацию о своей деятельности распространять лишь индивидуально и в устной форме.
Соблюдая условия договора, «Умбра Домини» постепенно ушел с арены. Его вожди исчезли из общественной жизни и перестали давать интервью. А в печатных изданиях США и Европы стали появляться статьи с предупреждениями о том, что организация постепенно превращается в секту. «Нью-Йорк таймс» обвинила орден в «чрезмерной секретности и насильственной вербовке новых членов», упомянув при этом огромные богатства, которые «Умбра Домини» скопил за довольно короткий срок. Английская «Гардиан» пошла еще дальше. Указав на «подозрительно большое количество политиков, промышленников и должностных лиц», вступивших в «Умбра Домини», газета намекнула о «появлении неофашистской организации под видом религиозного ордена».
Последнее обвинение весьма элегантно отмел человек, на встречу с которым отец Маджо отправился в Неаполь. Это был молодой харизматический лидер «Умбра Домини» по имени Сильвио делла Торре.
Комментируя статью в «Гардиан», делла Торре выступал перед аудиторией, состоящей из новообращенных членов ордена. В задних рядах неофитов, прижатый спиной к стене, стоял Донато Маджо. Выступление происходило в крошечной древней церкви Святого Евфимия, переданной ордену в первые годы его существования и до сей поры остававшейся его резиденцией.
У этого здания была интересная история. Его построили в VII веке на месте древнего храма Митры. Несмотря на музейную ценность, в 1972 году оно находилось в столь жалком состоянии (крыша текла, стены разваливались), что его оставалось либо передать «Умбра Домини», либо снести в целях общественной безопасности.
«Умбра Домини» отреставрировал церковь, однако в примитивном здании не осталось практически ничего, что имело бы ценность для так называемых «охотников за культурой», которые за полдня успевают познакомиться с творениями Микеланджело, Джотто, Леонардо или Фра Филиппе Липпи. Попутно они стремятся прихватывать и Рафаэля с Бернини. Но святой Евфимий вряд ли мог привлечь внимание любителей искусства.
Фасад церкви украшала пара кипарисовых дверей VIII века, весьма простых, но вполне сносных. Однако в здании практически не было окон, а те немногие, что имелись, почти не давали света: вместо стекол были вставлены пластины селенита – минерала, пропускающего яркие солнечные лучи, но далеко не прозрачного.
Остальные характерные черты церкви выглядели довольно… отталкивающе. Сердце святого, попавшего в наше время в немилость, покоилось в отвратительного вида раке. Гордостью храма было древнее и жутковатое Благовещение. Картина так потемнела от старости, что изображение проступало только в самый солнечный полдень. В эти редкие моменты желающий мог рассмотреть Деву Марию, задумчиво, с одеревеневшем ликом взирающую на Святого Духа, представленного не в виде традиционного голубя, а изображенного в форме извлеченного из головы и витающего в облаках глаза.
В этом мрачном антураже делла Торре сверкал, как свеча. Когда он отвечал на обвинения «Гардиан» в неофашистском характере «Умбра» (день вступления Донато Маджо в организацию), он делал это с завидной легкостью. Священник улыбнулся, воздел руки к небу и, печально покачав головой, произнес:
– Что же касается прессы, то она, поражая всех своей непоследовательностью, требует к себе доверия. Вначале пресса утверждала, что мы слишком много говорим. – Он намекнул на те дни, когда «Умбра Домини» громогласно трубил о своих убеждениях. – Теперь звучат жалобы, что мы вообще замолчали. Преследуя свои цели, она выдает стремление к уединению за таинственность, братские чувства за заговор… и при этом продолжает требовать доверия.
