Подали второе блюдо – форель без единой косточки. Когда официант ушел, делла Торре заметил, что для «Умбро Домини» большое счастье иметь друга, работающего в Конгрегации вероучения. Маджо был польщен и между кусками восхитительно таящей во рту рыбы поделился с делла Торре своими познаниями о внутренней кухне Ватикана и о людях, имеющих доступ на третий этаж Апостольского дворца, где расположены личные покои папы.
– Нам очень полезно знать, – сказал делла Торре, – что думают кардинал Орсини и его святейшество.
Форель уступила место салату, за которым последовал бифштекс по-флорентийски с черными полосками слегка обуглившегося мяса. На этом ужин закончился. Официант убрал тарелки и смахнул со скатерти крошки. Поставив на стол бутылку «Санто» и блюдо бисквитов, он пошевелил поленья в камине и удалился, плотно прикрыв за собой дверь.
Делла Торре наполнил бокалы и, доверительно склонившись к священнику, низким бархатным голосом произнес:
– Итак, Донато…
Откашлявшись, отец Маджо выдавил:
– Да, Сильвио.
– Кончаем со всем этим дерьмом. Зачем ты приехал?
Отец Маджо скрыл изумление за большой белой льняной салфеткой, которой принялся вытирать губы. Придя в себя, он сделал глубокий вдох и, еще раз прокашлявшись, начал:
– Один священник из провинции приехал в Ватикан несколько недель назад и рассказал кое-что интересное.
Делла Торре ободряюще кивнул.
– Ну так вот, – продолжал Маджо, пожимая плечами, – временами я слышу, что говорят кардиналу. Это случается, когда дело не считается важным. Тогда кардинал решил, что ничего толкового не услышит, и я остался в кабинете. А теперь… – Отец Маджо невесело хихикнул. – Одним словом, я уверен, что теперь кардинал Орсини кусает локти.
– Следовательно, дело оказалось весьма деликатным?
– Да, – кивнул Маджо.
Делла Торре подумал и спросил:
– И это произошло несколько недель назад?
– Да, с тех пор в Ватикане только об этом и толкуют, если не считать бесконечных споров о будущем папе.
– Почему?
– Потому что они не знают, как следует поступить.
– Вот как! И до чего же они додумались?
– Они ничего не решили. Или, вернее, решили ничего не предпринимать. Что, впрочем, одно и то же.
Делла Торре немного помолчал и подлил вина в бокал Маджо.
– Что же… Донато, может быть, ты расскажешь, о чем шла речь?
Отец Маджо погладил бровь, а затем, уперев локти в стол и соединив перед собой руки, наклонился вперед. Неторопливо поигрывая кончиками пальцев, он прошептал:
– Все началось с исповеди…
Когда рассказ завершился, делла Торре ерзал на краешке стула с так и не зажженной сигарой в руке. Если не считать шипения и потрескивания углей в камине, в комнате царила гробовая тишина.
– Спасибо, Донато, – наконец выговорил делла Торре, – спасибо за то, что ты все это мне рассказал.
Отец Маджо допил остатки вина и встал из-за стола.
– Мне пора возвращаться.
Делла Торре покачал головой.
– Хорошо, что у тебя хватило смелости донести все это до меня. В Ватикане не могут решить, что делать, потому что и решать-то нечего. Имеется единственный выход.
– Знаю, – ответил отец Маджо, – но у них не хватает духу.
Делла Торре поднялся проводить гостя, но, вместо того чтобы ограничиться рукопожатием, взял ладонь Маджо в руки и, склонившись, поцеловал запястье клирика. Отцу Маджо показалось, что лидер «Умбро Домини» лизнул его кожу, но это было всего лишь мгновение, и священник решил, что ошибся.
– Спасибо, – сказал делла Торре. – Большое спасибо.
