Она решила, что положение её тела — знак, и идти следует за ужасом на вороном коне. А то, что первым в этом мире ей повстречался ужас — воплощение зла, тоже знак?
Ступая по ковру из опавших листьев, она чувствовала, как хрустальная чаша осеннего воздуха наполняется тончайшим фимиамом, исходящим от этой листвы — последним свидетельством увядающей красоты засыпающего леса. Боль и тяжесть в голове стали проходить. Вместе с этим вернулась способность мыслить. Память стала извлекать из глубин сознания то, что никогда не было нужно прежде, но что теперь, возможно, принесёт пользу.
Почему-то именно сейчас в памяти ясно нарисовалась картина далёкого детства. Лето. Она играет во дворе деревенского дома с мячом. Дедушка, которого она едва помнила, сухонький, седой и бородатый, в круглых роговых очках улыбается беззубым ртом. Ей и невдомёк, что игра немного необычна, даже странна. Она никогда раньше не вспоминала этот случай, а вот теперь… Мячик резво скачет вокруг колодца, а она сидит у ног дедушки и только подбрасывает ручки вверх, словно ударяя ими по мячу. Тогда она думала, что это нормально: так играть. Дедушка обнял её, поцеловал в лоб и сказал: «Теперь я могу умереть спокойно». И умер, очень скоро умер. В свою последнюю ночь он позвал к себе её. Вокруг стояли и сидели родители, тётки и дядьки, взрослые братья и сёстры. Все маленькие спали. А он, на миг придя в себя из предсмертной агонии, попросил разбудить её, на ощупь взял за руку и умер… Даже не взглянув на неё.
Как же её зовут? Здесь память никак не хотела приоткрывать завесу. Нет, она помнила имя, которым называлась всегда, но здесь… Здесь у неё другое имя. И она знала это наверняка. В голове лишь вертелись два, кажется, английских слова, перевести которые учёной даме никак не удавалось. Когда-то штурмом взятый английский в объёме кандидатского минимума не давал достаточных знаний. Woman Nomad. Женщина?.. Женщина?.. Кочевница! Точно. Кочевница. Это Кочевница. Почему Кочевница? Таких имён не бывает.
Если понадобится, придётся назваться каким-нибудь простым именем. Мария, например. Такое имя есть в любом языке и существовало во все времена.
Понадобилось скоро. По той же дороге, охватив её всё тем же ужасом, проскакал ещё один всадник. Он был как близнец похож на предыдущего, но оказался более любопытен, чем первый.
Он с трудом, как в замедленной съёмке, поворотил свой безликий шлем, отбросив её этим движением наземь, и притормозил коня. Её руки и ноги, всё тело сковал ледяной ужас, и только у самого горла бился обжигающий связки плотный комок — единственный признак жизни в умирающем от страха теле. Откуда-то из-под небес, разрезая плотную массу сгустившегося воздуха, спустился, больно ударяя по вискам, громкий нечеловеческий голос:
― Ты кто? — Всадник говорил не по-русски, но она поняла его, будто всю жизнь только и слышала его язык. Странно, что ещё несколько минут назад она не могла вспомнить «Кочевница». Наверное, страх извлекает из нашего подсознания залежи, о наличии которых человек даже не подозревает.
Чудесным образом овладев неизвестным языком, она никак не могла овладеть речью. Ни губы, ни язык, ни сам голос не слушались её, картинка плыла перед взором, опрокидывалась, ещё плотнее прижимая к земле. «Лучше закрыть глаза, уйти в себя, начать сон заново, чтобы выйти из…
― Кто ты?! — повысил голос всадник.
― Мария, — сказал едва слышно какой-то дрожащий, незнакомый голос. Он говорил помимо её воли, он тоже боялся, но говорил. А она ждала, что будет дальше, какое наказание последует за провинность, которую никто не совершал: ни она, ни её голос.
Однако ничего не последовало. Конь тяжело прогнулся под своей ношей, переступил с ноги на ногу и, медленно набирая ход, унёс всадника в гущу внезапно опустившегося на дорогу тумана. И всадник, и его конь растворились в нём, оставив за собой растерянно и оторопело сидящую на дороге крестьянку. В её ушах снова был слышен нестерпимый свист на одной не реально высокой ноте. И снова она не могла вспомнить, было ли что-нибудь под забралом. Она ведь даже ни разу не взглянула ему в лицо…
