– Ни одного. Доклады о мелких случаях порчи имущества поступили вскоре после того, как эта женщина была ранена. Ей прострелили руку, пока она ловила такси.
– Весело. Что за женщина?
– Что значит, «что за женщина»?
– Ну, там, старая, молодая, худая, толстая, домохозяйка – кто?
– Довольно молодая. Сказали, что симпатичная. Работает в офисе.
Малчек кивнул, как будто что-то решив для себя.
– Можешь им сказать, чтобы сняли заграждение. Теперь уже все равно, он давно смотался.
– Ты думаешь?
– Я знаю.
Малчек присел на корточки, подцепил дулом револьвера бумажный пакет и распрямил его, чтобы заглянуть внутрь. Вощеная бумага, хлебная корка от сэндвича. Он обращался с содержимым очень бережно: в лаборатории могли снять с бумаги хорошие отпечатки от пота и кожного жира. Он потянулся к гильзам, когда его рука внезапно замерла.
Гонсалес, закончивший выкрикивать инструкции патрульному, стоявшему внизу на лестнице, услышал, как Малчек чертыхается.
– Что там еще?
Малчек указал ему на что-то револьвером, доставая другой рукой носовой платок из внутреннего кармана. Еле заметные белые прожилки испещрили асфальт и нижний край бетонного парапета. Одна, толще, чем остальные, в тени все еще блестела как мокрая. Он прикоснулся к ней кончиком платка и понюхал его, сморщив нос. Затем неторопливо поднялся, сворачивая платок в комок.
– Он не смог сдержать возбуждения, – с отвращением проговорил Малчек, засунул платок в карман куртки и убрал револьвер в кобуру. Потом повернулся и зашагал прочь. Гонсалес еще мгновение продолжал смотреть на белые отметины и через секунду последовал за ним.
– Я распоряжусь, чтобы прислали наверх кого-нибудь из лаборатории, – предложил он, когда они с грохотом сбегали вниз по ступенькам. – На хлебе могла остаться слюна. По крайней мере, одно мы теперь знаем точно – это была не чья-то ревнивая жена.
В гаснущем свете сумерек высокий мужчина уже два часа наблюдал за входом в приемное отделение больницы. В который раз он взглянул на часы. До его рейса в одиннадцать оставалось совсем мало времени, а ему еще надо было успеть заехать в отель за двумя чемоданами.
Он видел, как она сама дошла от «скорой помощи» до двери больницы, значит ее ранение оказалось легким. А жаль. Если бы тот толстолицый кретин не натолкнулся на нее у тротуара в момент, когда он нажал на курок, он мог бы уже о ней не беспокоиться.
В конце концов, можно было бы и не торопиться, но завтра, к двум часам, он должен прибыть в Буэнос-Айрес. Церемония была назначена на четыре и, хотя он знал, что может рассчитывать на обычную получасовую задержку и сумятицу, сопровождающие любое публичное событие, ему требовалось время, чтобы все подготовить. Выругавшись про себя, он выбрался из машины, перешел улицу, направляясь к затемненному входу, и вошел в пропахнувшее антисептиками помещение.
Несмотря на огромное желание быть полезной, девушка-регистраторша ничем помочь не могла.
– Извините, моя смена началась всего час назад. Я сейчас выясню, если кто-нибудь в курсе. Подождите минутку.
Она улыбнулась ему и, покачивая бедрами, вышла из-за полукруглого барьера.
Через несколько минут она вернулась, давая ему возможность как следует полюбоваться ее походкой по клетчатому линолеуму.
– По-видимому, ее оставили на ночь для наблюдения. Какое-то осложнение. Если хотите, я узнаю для Вас номер ее палаты.
– Будьте любезны.
Регистраторша поговорила по телефону и обратилась к нему, зажав рукой трубку:
– Она на четвертом этаже, но дежурная медсестра говорит, что у нее сейчас посетители. Скорее всего, полиция. Предупредить ее, что Вы подниметесь?
Он с сожалением покачал головой:
– Нет, не надо. Я опаздываю на самолет и позвоню ей завтра. Просто хотел убедиться, что с ней все в порядке. Спасибо за помощь.
– Для этого я здесь и нахожусь… чтобы помогать. Ее улыбка была более чем вежливой.
«Как-нибудь в другой раз, леди», – подумал он и вышел из здания.
Сев в машину, он развернул ее на сто восемьдесят градусов и, превышая скорость, помчался в отель. Времени оставалось в обрез, но девушка представляла собой проблему, которую он не мог оставить нерешенной.
