- А что сделал настоящий ковбой?
- Он что-то сказал мне с сильным техасским акцентом, я ничего не поняла. Но в его голосе я уловила сожаление.
Хозяин, внимательно выслушавший Мартину, удовлетворенно кивнул. С момента приезда Мартина не сказала ему и двух слов. Теперь она наверстывала упущенное. Славный малый посоветовал ей ресторан «Ла Маре» на бульваре Эжен-Корнюше - дороговатый, но превосходный.
Она не поехала по автостраде, чтобы ее не зафиксировала дорожная служба «Трафипакс», фотографирующая водителей при уплате пошлины. В Руан она прибыла около девяти. Оставила мотоцикл на улице Экюйер и пошла на улицу Бонзанфан. Дом, где жила старуха, бросался в глаза: стены из красивого камня, свежевыкрашенная входная дверь, блестящие медные ручки. В хорошую погоду это выглядело особенно нарядно. Редкий туман рассеялся, и открывшееся небо щедро залило землю сочной голубизной. Кое-где виднелись пушистые белые облачка, напоминающие сильно взбитую пену. Консьержка в разгар уборки вдруг остановилась на тротуаре, держа метлу в руке, и заговорила с каким-то типом. Что могло случиться плохого среди этого провинциального спокойствия?
В Руане, как и повсюду во Франции, крохотные кафе попадаются на каждом шагу. Мартина зашла в ближайшее и попросила кофе. Она чуть шею не свернула, наблюдая за консьержкой. Бармен, слишком занятый обслуживанием клиентов, даже головы не повернул при ее появлении. Группка мужчин оживленно беседовала. На прилавке стоял букет лютиков. У Мартины появилась идея.
Допив кофе, она отправилась на рынок и купила скромный букет желтых роз. Подождала на углу улицы, пока консьержка вернется в дом. Вошла сама. Слева приоткрытая стеклянная дверь с кружевными занавесками вела в помещение консьержки. Какой-то мальчуган ревел, требуя, чтобы ему отдали его игру. Женщина сердито ему отвечала:
- Послушай, Луи! Ты увидишь эту штуковину, когда исправишь все свои плохие отметки!
Левин миновала помещение консьержки, увидев ее со спины, быстро пробежала глазами список жильцов - «Эмилия Бокер, 4-й этаж слева» - и устремилась к лестнице. Там она никого не встретила, подошла к окну третьего этажа и выглянула во внутренний двор, откуда доносился шум мотора. Внизу человек в фуражке склонился над капотом машины. Мужчина тоже, как и многое вокруг, выглядел старомодно. «Милая Франция, край моего детства, край, где царит беззаботность, я сохранил тебя в моем сердце», - вспомнила Мартина, подходя к лестничной площадке четвертого этажа. Шарль Трене, родился в Нарбонне в… да, в то же время, что и старуха. «Я буду ждать тебя у гаража, ты появишься в своем прекрасном авто».
Она позвонила. Тишина. Подождала. Послышались семенящие шаги. Именно так она себе это и представляла. Голос за дверью, чуть высоковатый, такие голоса часто бывают у старух. Интересно, почему?
- Кто там?
- Это мадам Эмилия Бокер?
- Да, а что вам нужно?
- Доставка цветов, мадам. От «Интерфлоры».
- О, но я ничего не заказывала.
- Это подарок вам.
- От кого подарок?
- Подождите, я взгляну на этикетку. Тут есть надпись: «Твоя дочь Анни».
- Анни! О!
- Да, да, так и написано: «Твоя дочь Анни».
Дверь открыла маленькая женщина в джемпере, серой юбке и жакете с перламутровыми пуговицами. Крашеные каштановые волосы были кое-как собраны в пучок, совсем не гармонировавший с ее сморщенным личиком, буквально задавленном очками с толстыми стеклами. «Пухлые губы… У меня такие же», - подумала Мартина, держа букет обеими руками на уровне своей груди. Ей так и не удалось выдавить из себя улыбку, и она протянула цветы со словами:
- Вот, мадам! Пожалуйста, распишитесь в получении.
Увидев небольшой аккуратненький букет свежих цветов, старуха просияла. Мартина вынула из кармана свою гостиничную карту с предварительно вырванной из нее первой страничкой и сделала вид, что ищет ручку.
- Сейчас найду, мадам. Я вынимала ее две минуты назад, когда мне расписывались за предыдущую доставку.
- Ничего! Ищите, не торопитесь, мадемуазель. Я сейчас.
Даже старые мерзавки дают посыльным чаевые. Им и в голову не приходит, что молодая женщина пришла их убить в их собственном доме ясным солнечным утром, под голубым небом с редкими облачками, похожими на круто взбитую пену. В одно прекрасное утро, когда какой-нибудь Робер чинит во дворе свой драндулет, насвистывая песенку.
