— Но я держала его! И стукнула…
— Голая женщина, камушком по голове большого мужчину… Посмотри на свои ладони, Хаи. Они белы и нежны. Ты только чуть поцарапала локти. Он все равно пришел бы ко мне. И получил свою отраву. Или схватился бы с третьим, за меня. До смерти.
По яркому солнцу к ним уже торопились мужчины, неся плоские корзины, набитые мелочами. С ними шел купец в стоящем колом расписном халате, заботливо оглядывая образцы своих сокровищ.
— Зачем ты вообще кинулась, с камнем, — Ахатта пожала плечами, — ведь знала, видела — моего яду хватит. Ладно, молчи, услышат.
«Затем, чтоб ты не отягощала себя многими смертями, сестра» — мысленно ответив, Хаидэ уже кивала купцу, протягивала руку, беря с плетеного подноса комочки драгоценных смол и лоскуты цветного шелка. Внимательно слушала караванщика, нюхала, разминала пальцами, гладила рукой ткань, подставляя солнечным лучам. Ахилеон скрипучим голосом диктовал Техути названия и цены, а тот, пристроив на локте табличку, водил стилом, записывая.
— Посмотри, высокая госпожа, да будут твои дни светлы и долги, как чистая вода, посмотри, как переливается этот шелк! В него вплетена золотая нитка. Таких тканей нет даже у хитреца Аслама, хоть он и обогнал нас на целую декаду, но что у него — пфф, — купец сморщил тонкий хрящеватый нос, ухватил себя за прозрачную седую бороду.
— Мы купим это. Сколько локтей у тебя такой ткани? И точно ли не потемнеет золото в ней? Запиши, Техути, этой тридцать локтей, вот этой, что зеленая, как море — еще тридцать.
— Есть клинки. Такие, как у вашего стража, госпожа. И к ним — наборы на длинные куртки, их не пробьет даже копье. И этого нет у Аслама, клянусь всеми богами большого пути.
— Бедный Аслам, ты его поминаешь чаще, чем собственный товар, — рассмеялась Хаидэ, вертя в руках тускло блестящую пряжку с выдавленной фигуркой волка, — этих беру, на два кафтана. И мелких насыплешь, на боевые рукавицы. Еще есть ли перья для стрел? Чтоб настоящие, сильные стрелы, для дальнего полета? Посмотри, Ахи, какие будут рукавицы!
— Военные вещи радуют тебя больше, чем вещи женские, госпожа. У меня есть еще зеркала, и притирания для лица, из мускуса диких котов. Такого…
— …нет даже у Аслама! — смеясь, закончила за купца Хаидэ. И тот важно закивал, тоже улыбаясь, показывая — понимает, что покупательница шутит. А потом, нахмурясь с досадой вспомнил:
— Одно у нас с этим пройдохой общее, да то не товар. Идя по тракту, подобрали мы бродягу, что шел с маленьким караваном. Песни поет. На цитре трынькает. Может быть вам, госпожа, нужен шут — веселить гостей на пирах? Мы через пять дней двинемся дальше, вдоль побережья. А он — пусть остается.
— Разве плохо в пути слушать песни? — рассеянно спросила Хаидэ, перебирая прозрачные бусины длинного ожерелья, — караванщики всегда берут с собой певцов и сказителей. Что же ты оставляешь своего? Или плохо поет? Ахилеон, ты все записал? Отнесите корзины обратно к палаткам. Так что же, досточтимый купец, бродяга так плохо поет?
Спрашивая, она смотрела вслед Техути, который исчезал за прилавками.
Купец замялся. Но тут же, убедительно тараща глаза, возразил:
— Поет хорошо, прямо сердце рвет из груди. Только уж больно непонятно. Как заведет про отравленных пчел или еще какую нечисть, так по спине ровно холодной водой, кто знает, что накликает своими речами… Дорога дело серьезное.
Рука Ахатты дрогнула, роняя низку бус, и княгиня, подхватив ее, вернула купцу. По лицу женщины пробежала судорога, приоткрылся рот. Часто дыша, она наклонилась, хватая купца за ворот халата.
— Что ты сказал? Какие пчелы?
— Эй! — старик отскочил, вырывая край халата из цепкой руки, — откуда я знаю. Не мое то дело…
— Эй, эй! — эхом пронеслись вдоль стены крики, и Хаидэ, сжимая в руке ожерелье, оглянулась.
Пока они рассматривали товары, с площади к повозке собралась небольшая толпа, и люди все подходили, держа за спинами руки, несли к ним встревоженные лица, полные злой решимости — темные, почти черные, светлые, покрытые красным загаром.
— Это она, она! — разнесся кликушеский крик, черная фигурка в лохмотьях запрыгала на поднимающейся в переулок мостовой, за спинами толпы, маша худыми руками, тыча пальцем в повозку:
