Из темноты протянулась узкая рука и коснулась лба Линетты. Ладонь была холодна, как лед, но это обжигающее прикосновение принесло облегчение.
– Ты тоже это видела? – спросила Линетта. – Ведь ты можешь…
– С чего ты взяла?
– Он сказал мне.
– Вы говорили с ним обо мне?
– Да…
– С какой стати? И кто завел этот разговор – ты или он?
– Он. Он сказал: «Она может не только читать чужие мысли. Она может увидеть чужие сны. Я знаю.» – И, после краткого молчания: – Ты это сделала?
– Покарай меня Господь, если я когда-нибудь пыталась сделать это с тобой, – твердо сказала Карен и убрала руку.
– Значит, не надо верить снам?
– Почему же? Надо. И делать то, на что решилась, тоже надо.
На лице ее тревога. А когда ладонь была у лба, оно было таким спокойным. И еще я утирала тебе слезы. О, ты не отвернулась тогда. Бедная, бедная. Ты хочешь власти, и в то же время мечтаешь о сильной руке, которая тебя защитит и поддержит. И в минуту слабости можешь схватиться за любую руку, которая покажется тебе таковой.
И надо же было случиться, чтоб рядом с тобой оказалась именно я. Врачевательница недугов телесных и всяких иных. Как мне знакомо это выражение глаз, я видела его, наверное, у тысячи людей. Появилась, может быть, только обещана надежда, и наступает минута, когда в лекаре видят единственного спасителя, служителя Господня, каковым он, в сущности, и является. И я принимала этот груз на свои плечи и несла его без жалоб. Но ни с кем из этой тысячи я не собиралась поступить так, как с тобой.
– Но ведь ты этого хочешь? Скажи!
– Да. Хочу.
– Тогда повторяю – все зависит только от тебя. Меня рядом с тобой больше не будет, – сказала тьма голосом Карен.
И, хотя главное действительно зависело от нее, от Линетты, предстояло еще многое сделать. Потому что она сама это свидание может лишь назначить. Вот первый шаг, а дальше нужно будет поспособствовать.
Сделай шаг, Линетта, а я буду наготове.
* * *
И она сделала этот шаг. Как они встретились, о чем говорили, Карен не интересовало. Главное было сделано. И рассказал об этом сам Торгерн, когда они повстречались на крепостной стене. Он возвращался с учений, Карен – из башни. Никого поблизости не было. Торгерн шел почему-то без Измаила. Остановились, не здороваясь, подошли к бойнице. Торгерн не смотрел на нее, потом сказал:
– А ты правду говорила… насчет Линетты.
– Я всегда говорю правду, – привычно ответила она, но прислушалась со вниманием.
И тогда он с неким вызовом рассказал ей, что виделся с Линеттой. Черт знает, почему. Вероятно, его крепко зацепили обидные слова, которые она ему сказала в прошлый раз. А может, ему просто льстила любовь такой красивой и знатной девушки, и все это было обычное мужское бахвальство.
– Ты пойдешь к ней? – быстро спросила она, не слишком надеясь на ответ.
– Пойду.
Она кивнула – своим ли, его ли словам.
– Ты про это говорил кому-нибудь, кроме меня?
– Нет.
– И не говори, пока что. Ну, прощай.
Что она могла ему сказать? Только повторить, что одна Линетта может спасти ему жизнь? Так это правда. Она не знала еще, каким образом, но правда. Нет, достаточно того, что уже сказано. Что я делаю? Что мне еще предстоит сделать? Лучше уж уйти туда, в ночь Тригондума, раскалывающуюся от криков, туда, где самый снег пылал! И почему выпало так, что ради исполнения задуманного плана она должна спасать от смерти того, кто повинен в этом? Потому что на нем все держится в этом проклятом военном государстве, потому что с его гибелью все рухнет. Бред, бред. Но надо продолжать.
И хотя она продолжала действовать, все это действительно все больше начинало походить на бред, на кошмарный сон, до того все, что она делала, было ей несвойственно. Да, она поступала безотчетно, и в то же время безошибочно, как это бывает во сне, и, по свершению необходимого тут же забывала о нем, как забывают мимолетное сновидение. Везде быть, все разведать, разговорить и подкупить прислугу (Доверенная служанка Линетты – небольшого роста, круглолицая, быстрая в движениях и на язык – вильманская сестрица Боны и Магды, но попроще), выслушать все сплетни, домыслы, жалобы на то, что волосы падают, рассказы о Линетте, ее надменности, гордости, капризах, только мне все это лишнее, уже лишнее, намекнуть на покровительство, пообещать притирание, укрепляющее корни волос, пугающе промолчать и узнать, наконец, когда и куда будут все отосланы, и все, достаточно, можно прекратить это мельтешение, потому что, если я вынуждена буду продолжать…
