Стены мастерской затряслись от дружного топота. Я бочком двинулась к своей табуретке, но Антонина поманила меня к себе. Выражение ее лица было какое-то странное. Я на всякий случай сказала:
– Я не нарочно. Оно само.
– Сейчас мы, голубушка, об этом говорить не будем, – задумчиво проговорила она. – И вообще, запомни: молчание – золото. В четверг, в восемнадцать тридцать, придешь сюда. Одна, и никому ни слова.
– Но у меня история искусства!
– Ничего, тебя отпустят.
– А… зачем?
– Узнаешь. Сакурой можешь больше не заниматься. Посадим ее на заднем дворе. Если зиму переживет, считай, оценка положительная. Все, ступай отсюда. И чтобы до четверга я тебя не видела.
В смятенных чувствах я взяла сумку и вышла во двор. Сделав несколько шагов, остановилась. Любопытство, одолевавшее меня, дошло до высшей степени. Что случилось? Почему за дверью оказалась моя пустыня? И что такое ожидает меня в четверг, в полседьмого? Ну, допустим, последнее выяснить нетрудно. Я развернулась и побежала в главный корпус, туда, где при входе висело расписание занятий. Что там по четвергам в мастерской реальности? С утра – окно, потом второй курс до трех, потом преддипломные проекты, а последним в списке – «спецкурс Д». Это что еще такое? Обшарив глазами расписание, я нашла еще несколько не менее загадочных названий – например, «спецкурс М» у иллюзионистов и «спецкурс архетипического символизма» у искусствоведов. Да… ясности не прибавилось, и любопытство мое только увеличилось.
Я огляделась по сторонам, надеясь найти поблизости кого-нибудь из реалистов, кто, возможно, знает об этом деле больше меня. Занятия еще не окончились, и в вестибюле было почти пусто. Но мне повезло: метрах в пяти я заметила хмыря Ивана. Он сидел на скамейке и ел пышку, посыпая свои мешковатые брюки сахарной пудрой. Этот Иван, чахоточный черноволосый парень с мрачным взглядом, тоже учился на отделении реальности, только на год старше меня. Я с ним особо не общалась: он казался юношей угрюмым и со странностями. Но сейчас у меня выбора не было.
– Эй, привет, – окликнула я его.
Иван вздрогнул, сунул в рот пышку, как будто опасаясь, что я ее отниму, и промямлил:
– Чего?
– Не знаешь, что за «спецкурс Д» такой?
Иван посмотрел на меня с подозрением:
– Не знаю. А зачем тебе?
– А я там теперь буду заниматься, – гордо сообщила я.
– Врешь!
– Не веришь, спроси у Антонины. Она сама мне только что сказала прийти в четверг.
Иван опустил голову и задумался, продолжая на меня скептически коситься.
– Ванечка, ну ты же знаешь, – сказала я умильным голосом. – У тебя на лице написано вот такими буквами.
– Ладно. «Д» означает «демиургия», – не выдержал Иван.
– Чего?
– Демиургия. Создание миров.
Я обалдела:
– Каких еще миров?
– Да любых, – снисходительно пояснил Иван. – Каких хочешь.
Полученной информации мне хватило, чтобы надолго потерять дар речи. Иван усмехнулся и убрел вдаль по коридору.
Я постояла у расписания, укладывая сказанное Иваном в сознании. Какой странный сегодня день! Я учусь танцевать у несуществующей девушки, за дверью возникает кислотная пустыня, и Антонина направляет меня на спецкурс по созданию миров. Не часто, думала я по дороге домой, выпадают такие чудные дни!
Однако это было еще не все. Еще не закончился вечер, как я влюбилась – первый раз в жизни.
ГЛАВА 2
Геля заново знакомится с другом детства. Явление синего призрака
Десять лет я не мог найти дорогу назад, а теперь позабыл, откуда пришел.
Из чаньских изречений
Тем же вечером родители собрались в гости к своим друзьям Хольгерам (эта диковинная фамилия досталась им, по слухам, от норвежских предков) и меня с собой позвали. Чего тебе, сказала мама, дома одной весь вечер сидеть, пойдем вместе, с Сашкой пообщаешься. Сашка – это их сын, мой ровесник. Я не видела его уже, наверно, года полтора и почти забыла, как он выглядит. Худенький такой, с белыми волосиками и большими почти бесцветными глазами. Почему бы и нет, подумала я. Дома все равно делать нечего. Наемся в гостях от пуза, поболтаем с Сашей, вспомним молодые годы. Может, книг каких-нибудь наберу почитать.
По настоянию мамы я себя украсила (как-никак к кавалеру идем!) – белые пластмассовые бусы поверх коричневого свитера, и мы поехали.
