Князь Александр Невский - страница 134

Немец извлёк из-под подушек, на которых сидел, две вложенные одна в другую небольшие посудинки.

Манасия позеленел от злобы.

– А хочешь, – еаклонился вперёд немец, – нальём кумыс в эти чашечки и посмотрим, кому достанется отравленная? А? Раньше я ведь был католиком и видел испытание наподобие этого. У католиков это называется ордалия, или Божий суд. Ну? Выбирай чашку!

Хазарин вскочил, но быстро встал и Эрих, отрезая ему путь к выходу из шатра.

– Ты всё равно ничего не докажешь! – завизжал Манасия. – Ни хану, никому! Ты даже не докажешь, что я хотел убить тебя: ты сам мог намазать чашку ядом!

Теперь искривилось лицо Эриха. Но он быстро справился с собой:

– Докажу? Да кто тебе сказал, что я буду кому-то что-то доказывать?

– Подожди! – возопил волхв. – Знаешь, сколько у меня золота? Я…

Договорить он не успел. Кинжал Эриха пронзил его почти насквозь.

– Прости, Александр! – тихо проговорил фон Раут. – Больше я уже ничего не могу сделать!

Эрих стремительно шагал по лагерю, не замечая проходивших мимо татар, некоторые здоровались с ним – его успели здесь запомнить.

Немец подошёл к сидящему возле их небольшого шатра Саве и хлопнул того по плечу:

– Уезжаем! Быстрее!

– Он? – уже вскочив в седло, спросил воин.

– Он. Но противоядия от этого яда нет. Он убил князя.

У Савы вырвался короткий стон:

– Аспид ночной! Будь он проклят! И ты оставил эту тварь в живых?!

– Что?! – Эрих тоже уже в седле и, обернувшись, с гневом глянул в лицо другу. – От кого другого я не стерпел бы этого… Едем!

Ветер клочьями гонял по степи позёмку. Два всадника стремительно удалялись от Орды, окунаясь в закат и растворяясь в нём.

На разъезженной дороге свежевыпавший снег перемешался с комьями грязи. И снег продолжал идти. Он сыпал и сыпал, будто пытался перекрасить, выбелить унылую скудость поздней осени. Но чёрная грязь вновь проступала сквозь белизну.

Трое всадников мчались по направлению к Городцу. У одного из них, громадного и могучего, ехавшего первым, в руке был факел. Рыжие космы пламени метались по ветру, и пятна неровного света то рассыпались по дороге, то улетали к низкому своду набухших влагой туч.

Последним скакал воин, как и его могучий товарищ, облачённый в кольчугу и шлем. На том и на другом были и плащи, но ветер отбросил за спину воинов, и, промокнув, они прилипли к кольчугам.

Между двумя воинами мчалась на гнедом, сильном скакуне женщина. Мокрый платок, надетый поверх тоже успевшей промокнуть кики[42], обрамлял тонкое, бледное лицо со стиснутыми, словно от боли, губами.

Замыкающий маленький отряд воин окликнул того, что скакал впереди:

– Слышь, Сбыско! Уж совсем свечерело. С пути-то не собьёмся? Впереди ни огонька не видать!

Сбыслав Якунович обернулся. По его лицу, обрамлённому шлемом и коротко подстриженной тёмной бородой, текла вода. В широких бровях застряли и не хотели таять блестящие снежинки.

– Дорогу-то зришь, Миша? – отозвался великан. – Не сбились мы никуда. Здесь одна дорога – на Торопец. А что света не видно, так вон метёт впереди как – всё затмевает. Скоро увидим огни, будь покоен. На стене монастырской непременно факелы горят…

Женщина, всю дорогу молчавшая, теперь крикнула своим спутникам:

– Мы правильно едем! Мы с князем не раз этой дорогой ездили туда, к Андрею. И до ночи доскачем непременно. Не бойтесь.

– Да кто ж боится-то, княгинюшка? – вскричал Миша, не столько обиженный, сколько огорчённый её подозрением. – Не взял бы князь Александр в дружину трусов. И не сомневаемся мы: вскорости уж в Городце будем.

Княгиня Александра Брячиславна стремительно скакала в Городец, чтобы застать мужа ещё живым. Посланный из дружины князя накануне примчался во Владимир и рассказал, что Александр Ярославич приехал в Юрьев монастырь смертельно больным и объявил, что хочет принять монашеский постриг и следом за ним – схиму.

Александра приняла весть без крика и рыданий. Только сделалась будто каменная и приказала тотчас седлать коней. Она ничего не хотела, только ещё раз увидеть и обнять человека, которого любила всю жизнь. С нею вместе отправились в путь двое преданных друзей князя, из той самой, первой его дружины. Именно на них он оставил, уезжая в своё последнее путешествие, любимую жену. Сбыслав и Миша, герои его прославленных сражений, отважные и честные его товарищи.