Глава 16
«Я решила свою судьбу…»
Когда в пятницу вечером, 23 декабря 1955 года, Грейс прилетела из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, она тотчас же поспешила к себе на Пятую авеню, бросила чемоданы у швейцара, а затем снова растворилась во мраке ночи. Ее агент Джей Кантер устраивал у себя дома в Саттон-Плейс рождественскую вечеринку, на которой должен был присутствовать кое-кто из близких друзей Грейс. Актрисе не терпелось снова увидеть Джона Формана, а также Риту Гам, которая обзавелась новым другом и ужасно гордилась этим.
Грейс была в своей самой лучшей, блистательной форме. Она весело щебетала о своей новой картине «Лебедь», съемки которой наконец завершались. А еще она без умолку говорила о Рождестве на Генри-авеню, куда должна была отправиться на следующий день. Глядя на Грейс, трудно было сказать, что она совершила перелет через всю страну: актриса лучилась энергией и весельем. «Я еще вернусь!» — игриво крикнула она Джуди Кантер и направилась к лифту, где со смехом отсалютовала подруге, подражая генералу Дугласу Макартуру. Однако на протяжении всего вечера в окружении самых близких своих подруг Грейс и словечком не обмолвилась, что через день у нее назначена в Филадельфии встреча с Его Светлейшим Высочеством князем Ренье Монакским.
Сам князь прибыл в Нью-Йорк лишь несколькими днями ранее в сопровождении духовника и врача — непоседливого отца Такера и доктора Робера Дона, молодого хирурга из Ниццы. В начале года Дона произвел Ренье операцию по удалению аппендикса, и поэтому князь захватил его с собой в больницу имени Джона Гопкинса. Собственно говоря, эта пара — священник и врач — и составила весь эскорт князя, когда того встретили в Америке.
— Да где же этот черномазый князь? — вопрошал Франк Кресчи — телохранитель, приставленный к Ренье нью-йорским департаментом полиции. Подобно многим своим соотечественникам, Кресчи весьма смутно представлял себе разницу между Монако и Морокко.
Джон Почна задержался, чтобы выпить пару рюмок, а затем улизнул на неделю к своей семье. Приближалось Рождество, и поэтому вряд ли могло произойти что-либо важное, пока не кончится предновогодняя пора.
Позднее, во второй половине дня 25 декабря, Ренье наконец появился в доме N 3901 по Генри-авеню в сопровождении духовника и личного врача. Трио позавтракало в обществе тетушки Эди и дяди Раса, и поэтому, когда Остины с гордостью проводили необычных гостей в Ист-Фоллз на долгожданную встречу с семейством Келли, уже начинало смеркаться. Джон Келли и капеллан князя отец Такер тотчас нашли друг в друге родственные души. «Мой отец с первого взгляда мог распознать священника-ирландца, — вспоминает Пегги. «Отец Такер, — сказал он, — присаживайтесь, и я угощу вас сигарой».
Грейс изо всех сил старалась держаться непринужденно, однако вид у нее был спокойный и собранный, будто она решила, как того опасалась тетушка Эди, «отпугнуть собеседника леденящим взглядом». Однако Ма Келли без труда разобралась, что здесь к чему: просто в Грейс сработал защитный механизм. Глядя на среднюю дочь, Ма Келли тотчас догадалась, что на самом деле та была готова одновременно плакать и прыгать от восторга.
Это было еще мягко сказано. На протяжении последних шести месяцев Грейс посредством переписки общалась с этим противоречивым и ужасно застенчивым человеком, и ей нравилось читать написанное им. Ренье постепенно занял особое место в мире ее сокровенных надежд и мечтаний. Однако сможет ли он с достоинством выдержать испытание реальной жизнью? Грейс вся превратилась в комок нервов. «Рождественским утром, — вспоминала она позже, — я досадовала на себя, что вернулась домой». Все было бы гораздо легче и проще, рассуждала охваченная паникой Грейс, останься она в Калифорнии. Грейс позвонила жившей по соседству сестре Пегги, умоляя ту поскорее прийти, поскольку ей срочно потребовалась моральная поддержка.
Ренье, со своей стороны, пытался отогнать от себя мысли о том, что здесь он устраивает отнюдь не личное, а государственное дело. Ведь он уже поставил в известность французское правительство, пересек Атлантику и как правитель Монако был обязан довести задуманное до логического конца. Однако, даже если нервы его и были на пределе, ему удалось скрыть свои истинные чувства так же успешно, как и Грейс.
