Насколько помню, сначала я никак не связывал это с прикосновением чего-то незримого. Скорее – с безлюдными улицами, погруженными в темноту. Падающий барометр предвещал грозу, а днем пришли тревожные новости с Западного фронта – всего этого было достаточно, чтобы чувствовать себя подавленным.
И все же я понимал, что дело в чем-то другом.
Во мне крепло ощущение, будто я внезапно соприкоснулся с чем-то, лежащим за пределами привычного мира, который окружал меня две минуты назад. Рядом со мной находилось нечто большее – то, чего не могли воспринять глаз или ухо. Я слышал гул автобуса, пока мы катили вниз по Пикадилли, я видел затененные фонари, редких прохожих, каменные дома, окна в которых были задернуты шторами из опасений перед вражескими налетами; вскоре в небе обозначились длинные лучи, которые отбрасывали на пестрое покрывало облаков прожекторы у Гайд-Парка; и все же я знал, что ни война, ни слухи о войне не связаны с внезапным волнением моей души. Дело состояло в чем-то другом; словно в темной комнате я проснулся от дребезжащего телефонного звонка, вырвавшего меня из объятий сна, будто какое-то сообщение прямо сейчас проникало из невидимых и бесплотных сфер. И тут же я увидел, что не один нахожусь на крыше автобуса.
Кто-то устроился на сиденье впереди, спиной ко мне. Секунду или две силуэт человека четко вырисовывался в свете фар встречной машины, и я видел, что пассажир сидит, наклонив голову и подняв воротник пальто. В тот момент я уже знал, что именно эта необъяснимо появившаяся фигура связана с телефонным звонком, прозвучавшем в моем сознании. Я был уверен, что кроме меня наверху никого нет, но даже если все сиденья были бы заняты, я бы нисколько не усомнился, что сидящий впереди, чуть наклонившись вперед, не принадлежит этому миру. Меня охватило неукротимое любопытство, смешанное с ужасом. Сегодня я снова проник в тонкий мир, порождаемый нашей психикой, – мир, который всегда незримо окружает нас, но оттого не менее реальный.
Вскоре, пока первые впечатления только принимали форму и соединялись в моем сознании, вверх по лестнице поднялся кондуктор. Одновременно прозвенел звонок, оповещающий об остановке, и когда автобус сбавил скорость, кондуктор наклонился ко мне, так что я очень четко рассмотрел его лицо. В следующую секунду он топнул ногой, подавая знак водителю ехать дальше, потом пробил мне двухпенсовый билет и пошел по проходу к переднему сиденью, где сидел таинственный пассажир. Но, не дойдя до него, он остановился и снова повернул назад.
– Странно, – услышал я. – Мне показалось, будто я вижу еще одного пассажира.
Кондуктор начал спускаться с лестницы; через пару ступеней он остановился и снова посмотрел в переднюю часть автобуса, прикрывая глаза рукой. Хотел было вернуться, но, потоптавшись, оставил меня на крыше автобуса одного… Или не совсем одного?..
После Гайд-Парка еще более густая тьма пропитала улицы, но мне по-прежнему казалось, что я замечаю едва уловимые очертания склоненной головы мужчины, сидящего впереди. Однако в тусклом, неверном свете, перемежающемся причудливыми тенями, моя уверенность, будто мужчина все еще здесь, таяла с каждой минутой, сколько я ни напрягал зрение.
Продолжая внимательно вглядываться вперед, я вдруг содрогнулся от ощущения, будто кто-то прошел (или что-то прошло) мимо меня. Я мгновенно вскочил и в два прыжка оказался на площадке лестницы, ведущей вниз. Около меня совершенно точно никого не было, а переднее сиденье, как и все остальные на крыше, пустовало.
Начался мелкий дождь, сопровождавшийся жалящим ветром; дождь усиливался с каждой секундой, и, окончательно убедившись, что наверху никого нет, я спустился, чтобы сесть внизу, если найду местечко.
Мне повезло, на остановке из автобуса вывалилась толпа пассажиров, и я обнаружил, что могу и теперь наслаждаться поездкой в пустом салоне. Я сел у двери и подозвал кондуктора.
– Кто-нибудь спускался с крыши автобуса? – спросил я. – Передо мной?
Он с любопытством посмотрел на меня.
– Насколько я знаю, нет, сэр.
Автобус снова затормозил, и в салон вошла группа веселых солдат.
