Стало быть, нужен человек, не утративший признаки интеллигентности и не замеченный в алкоголизме. Вот его мы и станем искать!
Одиссей прошёлся по базарчику, рассматривая товар и его продавцов, и стараясь не поддаваться на проникновенные призывы купить то, без чего его дальнейшая жизнь будет безусловно сера, тускла и убога. Он про себя улыбнулся — умеют же люди играть на публику! Им бы в Большой театр…
Недалеко от входа на базарчик разложил свой товар мужик лет пятидесяти — судя по внешнему виду, из бывших интеллигентов. Его прилавок представлял из себя поставленный на-попа деревянный ящик, на котором была укреплена столешница от почившего в бозе журнального столика — заваленная разными значками, медалями, монетами и прочей фалеристикой, бонистикой и нумизматикой местного и заграничного изготовления. Пожалуй, этот человек — именно то, что надо!
Одиссей подошёл к продавцу — и, разглядывая наваленный грудой товар, вдруг среди разной ерунды типа значков "Победитель социалистического соревнования" и "Одесса — город-герой" — наткнулся глазом на парочку ременных пряжек явно германского происхождения — причём однозначно гитлеровской Германии. Ну-ну…
— Шо это у вас тут? — спросил он, одновременно извлекая из кучи хлама пряжку гитлерюгенда (оцинкованная, литая, на сегодняшний момент — редчайшая вещь, плюс к тому — с великолепно сохранившимся рельефом).
Продавец внимательно посмотрел на Одиссея — и, очевидно, почувствовав в нём потенциального покупателя, дружелюбно ответил:
— Вид нимцэв зосталось. Будэтэ браты?
— Скильки? — Одиссей помаленьку втягивался в шкуру украинца.
Продавец малость помаялся сомнениями — а затем, набравшись мужества, решительно произнёс:
— Як для вас — трыста гривэнь.
— Ого! — присвистнул Одиссей; что, впрочем, далось ему с большим трудом, ибо названная цена в шестьдесят долларов была где-то втрое ниже цены этой пряжки на московском рынке.
Продавец засуетился.
— Та я вам за тые ж грошы ось цию бляшку виддам! — и, умоляюще глянув в глаза Одиссея, продавец протянул ему еще один, пропущенный с первого разу, раритет — пряжку СА с круглой свастикой, тоже — крайне редкий экземпляр, в Москве стоящий никак не меньше двухсот пятидесяти долларов.
Хм, это я удачно зашёл — вспомнил Одиссей бессмертную фразу Леонида Куравлёва (он же, по сценарию — Жорж Милославский) из "Ивана Васильевича". Ну что ж, надо ковать, как говориться, железо, не отходя от кассы. Будем брать! Тем более — такая серьезная покупка, как ничто другое, способна посодействовать налаживанию близких отношений с типичным представителем местного населения — который, в предвкушении серьезного навара, аж колотился за своим "прилавком".
Одиссей достал бумажник, не торопясь, отсчитал нужную сумму, выдал её продавцу — и, уложив приобретенные пряжки в нагрудный карман курки, предложил почтенному негоцианту:
— Если у вас торговля не пострадает — то, може, выпьемо по чашке кофе?
Продавец иронично улыбнулся и пожал плечами.
— Та якый там гандэль? Бувае, цилы дэнь простоишь — тай йдэш соби дохаты, на хлиб не заробывшы… Пидэмо, тут у Мирона дужэ добрэ кофе! А вы, пробачьтэ, звидкиля будэтэ?
— С Краматорска.
Продавец покачал головой.
— Ну, тоди и я з вами буду по-русски разговаривать.
Одиссей одобрительно кивнул — и вдвоём они направились к находящемуся неподалёку от базарчика заведению с незатейливым названием "Ля шляха".
Кофе, на удивление, действительно был хорош! Одиссей с удовольствием выпил чашку, заказал еще — и продолжил внимательно слушать Олега Потаповича Брыля, бывшего инженера Львовского автобусного завода, в смутные времена за ненадобностью вышвырнутого за проходную вместе с полутора тысячами коллег, ныне же промышлявшего — впрочем, без видимых успехов — продажей разных безделушек, частично из собственной коллекции, частично сданных "на комиссию" такими же, как он, безработными бедолагами.
— Ось так и живём. Тут у нас, конечно, бедненько, зато тихо. Правда, в прошлую пятницу было ЧП… — И, наклонившись к уху Одиссея, Олег Потапович, понизив голос, произнёс: — Бандиты поймали таможенника и утопили его в озере! Говорят, не поделили что-то…
