В кабинете генерала Калюжного в этот солнечный апрельский день было жарковато, несмотря на то, что одно из окон было приоткрыто, и как-то по-летнему светло. Подполковник Левченко, прослушав генеральский монолог, упрямо покачал головой.
— Но ведь какие-то ресурсы тот же Киселев может привлечь? Здесь, на месте? А с деньгами и хотя бы минимальными медийными возможностями — он еще очень и очень может побороться…
Генерал сердито нахмурил брови.
— Не неси ахинеи. Понятно, что с деньгами и ты можешь в политики податься… до первых выборов. Не решают сегодня деньги, вот в чём гвоздь программы-то! У всей этой своры либерал-реформаторов нет сегодня идеи, за которой народ бы потянулся — не девяносто первый год, чай…. Хлебнули людишки гайдаровско-чубайсовского счастья, теперь их от голого либерализма воротит о-го-го как!
Левченко встрепенулся.
— Так ведь нынешние наши вожди… они ж тоже из той же шинели? У Собчака нелибералы и дня бы не проработали…
Генерал махнул рукой.
— Это понятно. Либералы они, конечно, либералы, я с тобой не спорю — но другие либералы. Если прежние были — всеразрушители — то эти пока что больше на строителей машут, в патриотов рядятся. Я, конечно, особых иллюзий относительно нынешних кремлевских квартирантов не строю, но всё ж мне лично намного больше по сердцу эти, питерские, чем Немцов с Гайдаром да Хакамадой… век бы их не видеть! Впрочем, это всё лирика. Наше с тобой дело какое?
Левченко улыбнулся.
— Супостата упреждать и ему противоборствовать.
Генерал кивнул.
— Вот-вот. Нам до внутренних разборок — поскольку-постольку есть дело; главная наша задача, которую еще незабвенной памяти Юрий Владимирович поставил — ограждать Отечество на дальних рубежах. Либеральное оно, коммунистическое, или там националистическое — да хоть фашистское! — дело десятое, нас с тобой вся эта политическая мешанина не должна с панталыку сбивать. Нам важно что? Территориальную целостность, независимость и суверенитет государства оберегать по мере наших сил, и теми способами, какие мы сочтём нужными — для чего нам соответствующие инструменты в руки и дадены. Кстати, что насчёт инструментов? Ты подготовил по Польше варианты работы?
Левченко встал, чтобы доложить — но после жеста генерала снова сел и, открыв папку, мирно до того лежащую на столе, бегло начал докладывать, изредка заглядывая в листочки, хранящиеся в вышеуказанной папке:
— Анджей сообщает — ему удалось близко пообщаться с четырьмя неформальными руководителями польского крестьянского союза "Самооборона", хорошо знающих Леппера. В среде восточнопольского крестьянства сейчас очень сильны анти-правительственные настроения — тут и разрешение ввоза в Польшу европейской дотационной свинины, и фактический запрет — посредством высоких пошлин — на экспорт яблок, лука, капусты и моркови на Восток. Сейчас Люблинское воеводство — пороховая бочка. Хлебовский запрашивает нашего согласия на небольшую революцию. Обещает, что беспорядки могут охватить до трети территории страны, а может быть — приведут к падению кабинета. Просит полтора миллиона. Может быть, стоит провести учебную тревогу?
Генерал поморщился.
— Не стоит. И не в полутора миллионах тут дело, полтора миллиона — деньги небольшие…. Рано нам пока Польшу тревожить! Они еще весь свой антирусский запал не изжили, еще не все обиды вспомнили. Надо подождать еще года два-три, пока их национализм дойдет до крайнего упора.
— Маятник? — Левченко вопросительно посмотрел на шефа.
— Он. Понимаешь, в чём тут весь фокус? Мы в своё время пружину сжали до самого не балуйся — и антирусские настроения в толще народа этим довели почти что до истерики. Если тебе миллион раз на дню будут говорить, что поляки — лучшие люди на земле — ты как на это, в конце концов, отреагируешь? Правильно, возненавидишь их со всем пылом души. Так и поляки — мы слишком долго тупо прессовали их своим догматизмом, своим дурацким социализмом-коммунизмом — в который, заметь, и сами-то не особо верили — слишком долго заставляли их считать себя пупом земли. В восемьдесят девятом ПОРП просрала выборы "Солидарности" в том числе и поэтому — поляки считали польских коммунистов за московских марионеток, начисто отказывая им в политической самостоятельности.
