И все-таки в этот день, когда ему предстояло стать бессмертным, император казался вполне вменяемым. Более того: можно было сказать (да так, собственно, и было сказано), что стремление стать бессмертным было единственной ниточкой, на которой держалось слабое душевное здоровье Рудольфа. С другой стороны, данному утверждению можно было противопоставить тот аргумент — а произошло это во время дискуссии в «Золотом воле», — что именно благодаря этой навязчивой идее император окончательно и необратимо свихнулся.
Первоначально засвидетельствовать переход Рудольфа в вечность должна была избранная аудитория — Анна Мария, его советник Румпф, чьи советы становились все более сомнительными, Кратон, который впал в старческий маразм, но все же удостоился чести стать главным императорским лекарем, императорский исповедник Писторий, бургграф Розенберг, Кеплер и, разумеется, Вацлав. Однако позже раввин предупредил, что никаких зрителей в зале быть не должно, ибо обряд должно проводить в полном уединении. Впрочем, Рудольф все время о чем-то забывал. Главное, что день был обозначен Кеплером как благоприятный. Луна находилась в Весах, а кроме того, обратившись лицом на север, можно было увидеть Геракла, Дракона, Жирафа и Возничего. Кроме того, это был восемнадцатый день месяца. В ивритском алфавите число восемнадцать соответствовало сочетанию букв, которое читалось как «хай», жизнь.
Раввин медленно поднялся по холму к Градчанам, ненадолго остановился у Бельведера, летнего дворца, где его на беломраморной террасе ждал Кеплер. Затем они вместе перешли по мосту Олений Ров. Слева от них высилась Пороховая башня, где Келли и Ди готовили мнимый эликсир бессмертия. Теперь Ди вновь жил в Лондоне, без гроша в кармане. Келли был мертв, Браге тоже, а голем… Голем просто исчез. После того страшного дня сам город выглядел униженным, а иногда становился суровым и строгим. Помимо всего прочего, несколько драгоценных реликвий, окружающих гробницу святого Венцеслава в соборе святого Вита, во время беспорядков были украдены и так и не были обнаружены. А каменное распятие из костела Девы Марии перед Тыном еще не восстановили.
Раввин и астроном вышли на главную площадь замка, где прогуливался Петака. Старый лев все больше сдавал. Теперь он мог жевать только мелко нарубленное мясо. Здесь их встретили и провели в зал Владислава. Его больше не наполняли бабочки, и он напоминал огромный холодный амбар, а если судить по запаху — скорее стойло. Император уже восседал на своем лучшем троне, том самом, который последний раз стоял здесь во время злополучного пира в честь дня рождения Рудольфа.
— Ваше величество… — рабби Ливо низко поклонился.
— Да, раввин. Я готов.
— Боюсь, ваше величество, нам придется переместиться на берег реки.
— Но там грязь!
Эту часть процедуры император представлял более чем смутно. Да, конечно: все лето рабби объяснял ему… Рудольф не совсем понял, а может быть понял неточно… В общем, для того чтобы стать бессмертным, недостаточно, чтобы над тобой произнесли какие-то слова. Каким-то загадочным образом он будет подвергнут телесной трансформации. Раввин напоминал Рудольфу, как алхимики превращают основные металлы мира в золото. В данном случае, если пожелаете, говорил он, должна произойти некая рекомбинация базовых элементов. Таким образом, императору, по сути, предстояло стать големичным, големным, големостопным, големоломным, трансцендировать (или деградировать?) чисто человеческое состояние. Так или иначе, императору это представлялось несколько загадочным.
Впрочем, это было не важно. Раз вечность, значит, вечность.
— Прах мы суть, ваше величество, — напомнил раввин Рудольфу в этот поистине судьбоносный день.
— Значит, рядом с червями, Йегуда?
— Вспомните шелковичных червей, ваше величество.
— Я хочу быть человеком, только человеком, исключительным, выдающимся, самым человечным человеком.
— Вот именно, — подтвердил раввин.
— Вечным императором — вот кем я хочу быть.
— Безусловно, ваше величество.
— Бессмертным человеком! — император откашлялся и снова взглянул на Вацлава, словно его верный камердинер мог распутать этот логический узел. — Как насчет червей, Вацлав?
