«Возвеличено и священно будь имя Его в мире, которому быть созданным заново, где Он оживит мертвых и пробудит их к жизни вечной…»
«Кадиш,[52] — улыбнулся Йосель, — кто-то произносит кадиш, чтобы утешить тех, кто меня пережил».
— Послушай, Йосель, я хочу, чтобы ты знал одну вещь, — прошептал раввин, наклоняясь пониже. — Нет, две. Любовь вечна, а смерть — мнима.
Йосель надеялся, что это правда, и все же задумался: если это правда, почему тогда люди оплакивают мертвых? Но у него не было ни языка, ни времени, потому не стоило ломать голову над этим вопросом. Он уже успел понять: есть много вещей в этом мире, над которыми не стоит ломать голову.
А затем равви поцеловал своего сына в лоб, стирая губами букву Е в слове ЕМЕТ — «Истина», оставляя МЕТ — «Смерть».
Ничего не ощутив, словно погрузившись в мирный сон, голем по имени Йосель обратился в прах. Остался лишь отпечаток большого пальца на полу — такую отметку делают узники в своих камерах. След, похожий на сердечко с инициалом, наподобие тех, что дарят друг другу влюбленные. Как все мы вписаны в великую Книгу Жизни.
Это случилось очень рано утром. Утро было прохладным, осенним, небо еще не осветилось, и листва в Петржинском лесу напоминала бледные континенты на разбитом глобусе раввина. В императорских садах теперь цвели бледно-желтые хризантемы, астры и георгины, но в сумраке они казались сплющенными шариками, колючими или волосатыми. Деревья и живые изгороди, подстриженные под разных животных делали цветник похожим на призрачный зоопарк. Была пятница, и совсем недолго оставалось до Рош-ха-Шана. В замке император готовился к визиту раввина. Детали не обсуждали, но зал Владислава уже был обставлен соответственно случаю. Туда перенесли кровать, ибо император был уверен (настолько он вообще мог в последнее время быть в чем-то уверен), что, пока раввин будет читать над ним свои заклинания, ему захочется прилечь. Слуги по такому случаю, разумеется, увенчали голову Рудольфа короной, облачили в роскошный камзол зеленого бархата с сатиновыми вставками, небольшую шапочку из мягчайшей шерсти, цвета морской волны. На рукавах камзола были прорези, которые позволяли видеть нижнюю рубаху коричневого шелка, а пуговки были изумрудными. Края рукавов и застежки сияли голубизной под цвет ярко-голубых чулок, а башмаки на высоком каблуке были повязаны голубыми бантами. Как всегда, император носил при себе небольшой амулет, который получил в подарок еще ребенком. Он представлял из себя золотую коробочку, украшенную жемчугами, кораллами и восточными изумрудами. Внутри коробочки хранилась маленькая лепешка, изготовленная из жаб, крови невинной девственницы, белого мышьяка, белого ясенеца и корня мандрагоры. Амулет должен был ограждать монарха от чумы. Рудольфу аккуратно постригли и расчесали бороду и волосы. Держава и скипетр лежали рядом с троном.
— Ну, Вацлав, что думаешь?
— Вы прекрасно выглядите, ваше величество.
Вацлав терпеть не мог так рано вставать. Это противно всем законам природы — вылезать из теплой постели в такую рань, а в последний месяц такое случалось все чаще и чаще. Поскольку императору все труднее становилось понять, кто в данный момент рядом с ним, а кто нет, Вацлаву удавалось спать дома вместе с семьей. Его маленькая дочурка уже могла вставать на ножки, и вскоре она должна была начать ходить.
Правду сказать, у императора бывали дни хорошие и плохие, хотя последние случались все чаще. Тогда нить разговора становилась слишком тонкой, растрепанной или узловатой, чтобы он смог ее удержать. Рудольф призывал своего давно усопшего брата Эрнста и боялся, что его кузен дон Карлос, хромой горбун, займет его трон. За портьерами таилась целая банда наемных убийц всех вер и народов, какие только бывают на белом свете. Августовские небеса буквально кишели летающими гадами. Сентябрь ничего лучшего не сулил. Оглядывая зеленые холмы Праги, Рудольф видел пыльные бурые земли Мадрида. Императорская коллекция особого утешения не приносила. Ей едва удавалось поддерживать связь императора с внешним миром. Бывали моменты, когда Рудольфу мерещилось, будто в первый день нового года, одна тысяча шестьсот первого, ему все-таки удалось покончить с собой, после чего он опустился в ад со стенами из засохшей крови и полом из острых камней.
