И тут, провозглашая очередной тост в честь благородного датчанина, друзья покойного вдруг услышали исполненный ярости вопль. Потом дверь трактира распахнулась настежь. То, что появилось на пороге, можно было в первый момент принять за гигантского медведя, стоящего на задних лапах.
Действительно, во взгляде Йоселя сверкало безумие. В движениях исчезла гибкость и то своеобразное изящество, которое всегда его отличало. Он двигался подобно существу, управляемому чьей-то злой волей или, скорее, величайшей угрозой и злыми намерениями. Могучие руки голема, вытянутые вперед, были покрыты кровью.
— Йосель? — спросил Вацлав. — Что случилось?
Компания с утра сидела в трактире и понятия не имела о страшных событиях на Староместской площади.
— У него лунная болезнь.
— Его бешеный пес укусил.
— Нет, это последняя стадия сифилиса.
Голем двинулся вперед, его взгляд блуждал, почти не задерживаясь на лицах собравшихся. Одним пинком он перевернул стол, затем отшвырнул скамью. Посетители перебежали в дальний конец зала и прижались к стене. И тут за спиной Йоселя появился рабби Ливо, а с ним и другие евреи. Рабби Ливо ухватил голема за подол рубахи и попытался удержать.
— Йосель, — сказал раввин. — Остановись. Так ты ничего не решишь.
Голем повернулся и так уставился на раввина, как будто впервые его увидел.
— Кто-нибудь, позовите стражу, — слабым голосом пробормотал один из горожан.
Трактирщик, стоящий у очага позади Йоселя, вытащил пристегнутый к поясу нож.
— Нет-нет, — взмолился рабби Ливо. — Не надо.
— Но он всех нас поубивает.
Голем сделал шаг вперед. Горожане вжались в стену, потому что отступать было уже некуда. Трактирщик медленно и неслышно кружил по комнате, стараясь, чтобы не Йосель не смог его заметить. Глаза всех остальных были обращены к нему, все видели в нем спасение.
И тут вперед шагнул Йепп.
— Послушай, Йосель, — произнес он. — Скажи нам, пожалуйста, что тебя так разгневало?
— Горожане убили Рохель, — ответил за него раввин. — Ее до смерти забили камнями на площади. Ее и Зеева.
— Нет, — пробормотал Вацлав. — Только не Рохель.
И заплакал, а за ним и остальные. Громче всех рыдал Йепп.
Йосель опустил взгляд на карлика.
— Иди сюда, дорогой друг, — всхлипывая, выдавил из себя Йепп, — мы тебе руки умоем…
Колени Йоселя подогнулись, и он рухнул на пол. Его руки повисли, глаза были полузакрыты. Теперь он уже нисколько не напоминал злобное чудовище — скорее существо безумное, но безвредное. Он казался опустошенным — от прежнего Йоселя осталась одна оболочка. Он сам не знал, что на него нашло… кроме того, что это было горе — горе и ярость. Он поддался самой низкой из человеческих эмоций — гневу — и, будучи таким огромным, в своем гневе причинил вред множеству людей, может статься, невинным или бессильным. Он разрушил дома. Но хуже было другое. Он вспоминал свою краткую жизнь, и она казалась ему такой же пустой, каким был сейчас он сам. Пустая растрата сил. Он выбирал не то, что нужно, — яростно, бешено и неумело, и ошибка влекла за собой ошибку. Повсюду он сеял лишь зло.
Трактирщик принес таз с водой, несколько чистых тряпиц, и Йепп умыл Йоселю руки.
Если бы он только мог говорить! Он бы сказал: «Это моя вина, ибо именно я поймал ее взгляд. С самого первого дня я домогался жены ближнего своего, я искушал ее. Из-за меня она потеряла все, что было для нее драгоценно, — ребенка, честь, дом, мужа и, наконец, жизнь».
— Уведите его, — сказал Вацлав раввину. — Ведите его домой, пока сюда не явилась стража.
— Идем, Йосель, — нежно сказал раввин.
Они вместе вышли из трактира, сын следовал за отцом. Другие мужчины Юденштадта держались позади, на почтительном расстоянии. Пока они шли к Карлову мосту, Йосель мог увидеть все, что разрушил. Сломанные телеги, разбросанные товары, пролитое молоко, разбитые окна… Люди отворачивались от него, торопливо прятались в переулки, забирались под столы, в шкафы. Йосель опустил голову. Ему было стыдно. Казалось, вид этих разрушений вытягивает из него силы, и он еле добрел до ворот Юденштадта. Какой смысл в его силе двенадцати мужчин? Он всего-навсего голем. Он никогда не смог бы жениться на Рохели, завести домашнее хозяйство, стать настоящим евреем. Теперь он осознал это. И Йосель указал в сторону Староновой синагоги.
