— Мы должны возвращаться к работе, — внезапно сказал Келли. — Негоже весь день здесь просиживать.
— До свидания, Карел, Йоханнес. До свидания, Тихо.
— Зачем все эти прощания? — спросил Браге. — Ведь мы вас завтра увидим.
— Еще только одно, — сказал Келли. — Как думаете, нас с Ди пригласят на празднование?
— Безусловно, — ответил ему Браге. — Все будут приглашены.
— На счет императора, — сказал Келли трактирщику.
И двое алхимиков, сложив руки за спиной, зашагали вверх по холму к лаборатории.
— Меня все время тревожит, — сказал Келли, — что у Браге отвалится этот его серебряный нос. Тогда вместо носа мы увидим дыру у него в физиономии.
— Кто бы говорил, мистер Уши Долой.
— Я, по крайней мере, могу спрятать свой стыд под волосами.
— А Браге ты что предлагаешь?
— Пусть носит паранджу. Как турчанки.
— А знаешь, это празднование… — негромко и вдумчиво заговорил Ди. — Это празднование дня рождения может предоставить нам славную возможность.
— Я думал о том же самом, Джон. Разве на его собственном дне рождения это не покажется вполне уместным? Он напьется и просто заснет. Ведь у него проблемы со сном, верно? Ну так он просто заснет и продолжит спать вечно. Какая жара сегодня, тебе не кажется, и дорога такая пыльная. Порой я страшно скучаю по нашей английской сырости.
Разговор за портьерами продолжался весь день, и главным болтуном там был дон Карлос, его покойный кузен. Порой императору казалось, будто он не идет, а плывет по-над землей или скользит по поверхности, словно на коньках. Рудольф никак не мог насытиться Анной Марией, и в то же самое время она до смерти ему надоела. Еврейская швея куда-то исчезла. Как же тогда его новое платье? Император должен был его получить. И ее он тоже должен был получить. Еще ему хотелось картину Тинторетто «Сусанна и старцы». Множество постелей Рудольфа казались ему неровными, как разбитая дорога, и шершавыми — у него от них болела спина. Спать он больше не мог. Порой императору хотелось, чтобы Вацлав взял дубинку и так его треснул, чтобы ему наконец удалось заснуть. Послы, нунции, крестьяне с прошениями, собрания совета, всякая ерунда. Петака, балованный зверь, на него дулся, а того проклятого оленя с золотыми рогами в Оленьем Рву видели проливающим стеклянные слезы. Сверх того, чертовы гости съезжались на его день рождения, как будто сорок девять лет на этой несчастной земле были поводом для праздника. Виллем Розенберг, императорский советник, который ничего не может посоветовать, отбыл на лето в Чески-Крумлов, во дворец у самой границы Австрии и Богемии, в то самое место, где его, Рудольфа, сын убил свою любовницу. Неужели для зачатия наследника Розенберг не смог выбрать места получше? Да и кто вообще рассылал приглашения на день рождения? Нет, это был не иначе как обширный заговор, чтобы опозорить его и дискредитировать, унизить и высмеять. А дальше они просто выдернут из-под него трон.
— Где голем? — гневно спросил император у раввина, который откликнулся на вызов ко двору.
— Йоселя нигде не могут найти, ваше величество, — ответил рабби Ливо, согбенный, весь в синяках и с повязкой на плече.
— А Майзель? — Все остальные придворные были на месте. Одетый в мятый, испачканный камзол, император принялся непрерывно перед ними расхаживать.
— Майзель мертв, ваше величество.
До ярцайта ему не смогут поставить надгробие, но в мыслях рабби каждый день навещал его могилу. «Майзель, дорогой друг, — мысленно говорил он, — как же мне вас не хватает».
— Мэр Майзель мертв? Мой банкир мертв? В таком случае кого-то следует послать в его дом, чтобы конфисковать его собственность в пользу короны, вытряхнуть все его денежные сундуки.
— У него осталась вдова, ваше величество, и другие члены семьи, — сказал раввин.
— Им должно быть стыдно. Вацлав, немедленно пошли несколько стражников в дом Майзеля. Пусть выпотрошат там все. А потом сразу назад.
— Ваше величество, если вы не против, нельзя ли мне ненадолго отлучиться? — взмолился Вацлав.
— Нет-нет, назад, сразу назад. — Император сел обратно на трон.
— Ваше величество… — Вацлав потоптался на месте, затем откашлялся. — Мне необходимо быть дома.
