— Роберт Фладд в своем труде «О музыке души» объясняет, что музыкальные интервалы отражают устройство вселенной. Его мысли на предмет гармонии вселенной созвучны взглядам Пифагора, — добавил Кеплер, вдохновленный упоминанием о числах.
— Ваше величество, ненавижу перебивать…
— Так не перебивай, Вацлав. А что касается тебя, Кеплер, то нам в равной мере наплевать что на Пифагора, что на музыку души.
— Но мой сын… — Вацлав ломал руки, топчась на месте.
— Мы тут занимаемся кое-чем куда более значительным, нежели твой сын.
— Значит, слова соответствуют числам, и всего их 301 655 172?
— Все достаточно сложно, — рабби отметил, что император еще не совсем запутался.
— Не сомневаюсь, — саркастически отозвался Рудольф.
— Каждой букве еврейского алфавита соответствует число, и в каком-то смысле — подчеркиваю, лишь в каком-то смысле, — вы станете подобны голему.
Пожалуй, раввину следовало соблюдать осторожность в сравнениях.
— Мой сын болен, — сказал Вацлав. — Я ему нужен. Я бы хотел о нем позаботиться.
— Придержи коней, Вацлав.
— Я не держу никаких коней, и я почтительно прошу, чтобы доктор Киракос его осмотрел.
— Мне бы хотелось знать, — сказал Киракос. — Почему именно евреи получили эти магические слова, а не какой-то другой народ.
— Мы первенцы Бога, доктор, в том смысле, что мы приняли Тору.
— Но я слышал, что другие люди, христиане, тоже могут стать евреями.
— Такие случаи очень редки, и мы в нашей общине не стремимся никого обратить, ибо наказание очень сурово, — ответил раввин.
— И все-таки. Что, если?
— Такая дискуссия идет постоянно, доктор, но по моему скромному мнению, если христианин становится евреем, он всегда был евреем.
— Но, разумеется, не по крови?
— По природе.
— А это сильнее крови?
— Зависит от человека.
— А если еврей становится крещеным христианином, обращенным?
— Если кто-то еврей, он всегда еврей.
— Но теперь вы уже говорите о крови, рабби.
— Нет, о естестве, — рабби Ливо пожал плечами. — Я не вдаюсь в тонкости, доктор Киракос. Гилель сказал: «Обращайтесь друг с другом хорошо, а все остальное — приложится». Раши…
— Мне на все это глубоко плевать, — хлопнув в ладоши, император резко прервал обсуждение. — Моя цель — вечность, и не меньше. Если вкратце, я опробую эликсир на моем дне рождения, приму его на следующий день, и в тот же день я должен буду получить секретные слова. Мой вход в вечность состоится не в твой праздник, раввин, а в мой день рождения. Голем там будет? Как голем относится к праздничным торжествам? Я сам стану големом?
— Нет-нет, я говорил не совсем об этом.
Вацлав жестко взглянул на Киракоса, а затем, пятясь и низко кланяясь, покинул зал.
— У меня голова болит, — крикнул ему вслед Рудольф. — Ты меня слышишь, Вацлав?
— Если я могу вам помочь, ваше величество… — Киракос выступил вперед.
— Добро должно страдать, Киракос, вот я и страдаю. Я слышал, что у тебя есть власть над жизнью и смертью голема, раввин. И мне это очень не нравится.
— Голем был создан, чтобы служить сорок дней, а затем возвратиться в прах. Однако он уже прожил дольше этого времени… — Рабби не осмеливался думать о том, что будет дальше. — Предложенный вами термин — «вечность», не так ли?
— Да-да, превосходно, однако я должен знать, как именно все произойдет. Я буду повторять слова? Я должен буду стоять или лежать? Есть ли какая-то особая церемония? Не придется ли мне, боже сохрани, поститься? Это не будет больно, ведь правда? Это не может быть больно. И я также должен буду навеки сохранить привлекательную внешность… — император прижал ладони к вискам, затем поднял голову. — А теперь идите вон. Все. Прочь отсюда.
Оказавшись в коридоре, Киракос глянул налево, направо, а затем стремглав бросился через внутренний двор в свою комнату.
— Вставай. Быстро, — императорский лекарь пнул своего помощника. — Бери мой саквояж, мой вощеный плащ и маску, мои иглы. Мы должны как можно быстрее добраться до императорских конюшен.
Вацлав уже миновал «Золотого вола», когда за его спиной раздался топот копыт. Всадников было двое. Оглянувшись, Вацлав увидел Киракоса и Сергея. На прогулку собрались… Он побежал дальше.
