«Мы должны дать отпор», — написал Йосель и подчеркнул последнее слово двойной чертой. Голем так крепко сжимал в руке мелок, что его костяшки выпячивались подобно камням.
— Не убий, — напомнил кто-то. — Разве это не наша заповедь?
— Возможно, нам следует смириться с судьбой. Возможно, Бог желает, чтобы мы умерли славной смертью.
Услышав эти слова одного из членов Похоронного общества, раввин невольно испустил стон. То, о чем говорил этот человек, называется «кидуш хашем» — мученичество, дело серьезное и страшное. Была Масада. Была Анна и семь ее сыновей во время правления Антиоха Епифана. В десятом столетии евреи в южной Италии убивали себя и своих детей, дабы избежать обращения. И век спустя, во Франции и Германии, когда крестоносцы, которые хотели вырвать Иерусалим из рук мусульман, по пути взялись «очищать» от евреев города Европы.
Раввин знал, что мученики, лишившие жизни себя и своих детей, делали это не от безысходности, а в предвкушении «великого света» в Грядущем Мире, как пример веры, и лишь когда все было потеряно.
— Я знаю об этом обычае, — проговорил рабби Ливо. — Но если мы, боже упаси, должны погибнуть, я предпочитаю погибнуть, защищая нашу общину.
— Если я погибну, — сказал Зеев, — я заберу с собой одного из них. Хотя бы одного.
— Зеев, — предостерег его раввин.
— При всем моем уважении, рабби, я просто говорю то, что думаю.
Тут раздался крик городского глашатая. Девять часов, и все спокойно. Прошло уже четыре часа с тех пор, как забрали Рохель. Четыре часа. Все было очень неспокойно.
— Голем был создан, чтобы нас защитить, — напомнил кто-то.
Йосель написал: «Я могу защитить вас от нескольких человек. Самое большее — от дюжины».
— У нас нет аркебуз, нет пушек, нет луков и стрел, пик и копий, — заметил Зеев.
«Да, но у нас есть палки и камни», — быстро написал Йосель.
— Камни? — разом выдохнуло все собрание.
«Бросаемые как следует — при помощи катапульт», — написал Йосель.
— Камни против пушек?
«Есть история Давида и Голиафа», — напомнил Йосель.
— Голиаф — это как раз ты, — буркнул Зеев.
Йосель ощутил острый укол вины, словно что-то клюнуло его прямо в сердце. Ибо он любил жену этого мужчины и ничего с собой поделать не мог. А мог он лишь спрашивать себя — существует ли закон высший, чем любовь?
«Я не Голиаф, — написал он. — Разве мы, все вместе, не Дом Давидов?»
— Думаю, нам следует действовать уговорами и убеждениями, чтобы как можно дольше удерживать императора от насилия. А тем временем мы сможем подготовить себе арсенал, — понизив голос, предложил Майзель. — Мы станем тайком покупать мечи и кинжалы, разрабатывать планы…
— Мечи? Кинжалы? — презрительно переспросил Кеплер. — Они были хороши в старые времена, а сегодня годятся лишь для рыцарских турниров и праздничных шествий. Век рыцарства уже прошел.
Зеев бросил на Кеплера испепеляющий взгляд:
— Возможно, там, откуда ты прибыл, вы можете позволить себе ружья.
Он был прав, и Кеплеру захотелось попросить прощения. Перед ним стоял глобус раввина. Континенты походили на сушеные груши, моря — на выцветшую бирюзу. Кеплера не на шутку заинтересовала принадлежащая раввину модель устаревшей птолемеевой планетной сферы, где Земля находилась в небесном центре, а латунные кольцо вокруг нее изображали круговые пути других планет. И все-таки, спросил он себя: где наше место в этом мире? Кеплер, как и Коперник, понимал, что Земля вовсе не была центром вселенной, что она входила в семью планет, которые двигались по своим орбитам вокруг Солнца. Но если все так, есть ли другие места за пределами Земли, заполненные людьми и словами?
— Я могу вынести аркебузы из замка, — еле слышно пробормотал Майзель.
— Как вы сможете изъять их из-под носа у стражников? — спросил рабби Ливо.
— Вообще-то у Вацлава есть ключ от помещения, где они хранятся, — сказал Кеплер.
— Вацлав пойдет против родного отца и украдет ружья? — недоверчиво спросил Зеев.
— Он не знает, что император его отец, помните? — продолжил Майзель. — Вацлав живет в лачуге, и она немногим лучше, чем у того русского, помощника Киракоса. Кстати, когда его ребенок болел и умирал, Вацлав просил помощи у императорского лекаря, но ему отказали.
